Происхождение скотоводства

Поскольку лошадь служила в хозяйстве индейцев главным образом средством охоты, транспорта и предметом торговли, она могла быть использована только индивидуально. По мнению Ю. П. Аверкиевой, именно поэтому лошадь с самого начала стала индивидуальной собственностью индейца [5, с. 27]. Некоторые другие авторы сообщают, что лошадьми могли пользоваться и родичи, и полагают, что фактически лошади находились в семейной собственности [907, с. 80]. Есть данные о том, что в некоторых случаях на лошадей мог претендовать и гораздо более широкий круг лиц. Вопрос о собственности на лошадей сложен, и его решение вряд ли может быть сформулировано сколько-нибудь однозначно. Ясно лишь то, что лошадь как объект собственности весьма рано заняла совершенно особое место. Это видно на следующем примере. В долошадный период традиционный правопорядок чейенов позволял человеку брать в пользование без разрешения любую нужную ему вещь, оставив хозяину какую-то другую вещь в качестве залога. С появлением лошади этот порядок потребовал изменений. Прецедентом явился случай, когда один из общинников забрал лошадь, оставив ее хозяину лук. Когда через год лошадь вce еще не была возвращена, ее хозяину пришлось прибегнуть к вмешательству вождя, который восстановил справедливость. С тех пор брать лошадь без позволения хозяина стало нельзя [896, с. 134] В ранний период лошади не передавались по наследству, а умерщвлялись на могиле владельца. Так, команчи истребляли на могиле весь табун, насчитывавший порой до 300 лошадей [5, 27; 907, с. 274]. У ацина отмечался обычай, по которому родители могли убить всех лошадей на могиле единственного ребенка [907, с. 274], что также свидетельствует о праве индивидуумов распоряжаться табунами. У некоторых степных племен верховые и вьючные лошади принадлежали не только мужчинам, но и женщинам, которые перевозили на них имущество, а в некоторых случаях даже участвовали в конной охоте [907, с. 323, 324].

С ростом социально-экономического значения лошадей обычай уничтожения всего табуна сменился обычаем жертвоприношения отдельных «любимых» животных, тогда как остальных лошадей «хоронили» чисто символически, отрезая гриву и хвост, которые и оставлялись на могиле бывшего хозяина [5, с. 27]. Так, уже во второй половине XIX в. команчи убивали на могиле умершего лишь любимого коня. То же отмечалось у кроу, арикара, ассинибойнов, мандана и хидатса. Ассинибойны, кроме того, отпускали впоследствии всех лошадей усопшего на свободу, если он был холостой, и лишь лучших лошадей, если он был женат [5, с. 27; 907, с. 274]. Остальные лошади, как правило, распределялись между родичами и друзьями умершего, причем у разных племен раздел осуществлялся либо вдовой, либо старшими детьми покойного, либо старейшиной селения. Со временем все большее участие в разделе принимали общинники, не состоявшие в родстве с покойным. Ю. П. Аверкиева видит в этом «эволюцию взглядов в связи с переходом родовых норм на общину» [5, с. 28]. Таким образом, в истории степных индейцев существовал период, когда индивидуальная собственность на лошадей сочеталась с известными ее ограничениями в свете представления об общности родовой и общинной собственности. Как отмечает Ю. П. Аверкиева, «дольше всего оно распространялось на лошадей в табуне, тогда как объезженные лошади, находившиеся в личном пользовании, прежде всего стали частной собственностью» [5, с. 27]. У некоторых племен материнские родичи имели преимущественное право на получение лошадей. Так, у манданов все лошади, добытые молодым воином, принадлежали его сестре [907, с. 328].

На протяжении XIX в. шло формирование нового порядка, по которому наследство могло передаваться по завещанию старшему сыну, вдове или же другим близким родственникам [5, с. 28, 29].