Происхождение славянских наций. Домодерные идентичности в Украине и России

Один из главных вопросов, которые рассматривали в манифестах, касался верности и предательства. Как уже было отмечено, Петр обвинил Мазепу в том, что тот предал присягу царю, а Мазепа ответил, что его обязывала так поступить верность высшего уровня — верность отечеству, вольностям Войска и благосостоянию малороссийской нации. Этой же идеи придерживался Орлик в изгнании, но интеллектуалы Гетманщины не пошли по этому пути. Как показывает Франк Сысын, Грабянка принял идею верности царю как важного критерия оценки деятельности различных гетманов[380]. Это же можно сказать и о Величко. Он, сообщая читателю о смерти своего покровителя Василия Кочубея, отметил, что тот служил Богу, своему государю, своему отечеству и казацкому Войску

[381]. В этой иерархии объектов лояльности отечество стоит после государя. Хотя в летописи Величко уделил немалое внимание идее верности отечеству, в целом он, кажется, поддерживал пропагандистский тезис царя, выдвинутый в 1708–1709 годах. Согласно этому постановлению, было допустимо, чтобы любовь к отчизне превышала чувство долга перед гетманом, который действует вопреки интересам отечества, но никакая любовь к отчизне не может оправдать восстание против московского монарха. На практическом уровне Величко в основном старался избегать противопоставления верности московскому царю и верности казацкой отчизне[382]

. Хотя он иногда критиковал отдельные действия монархов, в том числе Петра, но не доходил до того, чтобы ставить верность Украине — его малороссийской отчизне — выше верности государю. В этом смысле Величко оказался менее последовательным, чем Мазепа и Орлик, потому, признавая Богданом Хмельницким право поднять восстание против польского короля ради отечества, он отказывал в таком праве его преемникам, которые восставали против российского царя. Конечно, польские монархи не были православного вероисповедания, тогда как московские суверены были, прежде всего, православными царями и защитниками православной церкви. Впрочем, не обязательно искать какое-то религиозное или идеолого-логическое оправдание Величко: как отмечает Франк Сысын, поддержка православного царя, которую проявлял летописец, могла вытекать просто-напросто из его понимания «политических реалий, порожденных борьбой конца XVII века и Полтавской битвой»[383].

Хотя и Величко, и Грабянка становились на сторону царя в дискуссии о верности, которая развернулась между Петром и Мазепой, есть неопровержимые индикаторы того, что в вопросе вольностей и свобод казацкого войска и малороссийской нации они тяготели к позиции опального гетмана. В частности, Величко критиковал Петра за отказ от Правобережной Украины и внедрение правления Малороссийской коллегии, несмотря на заявления царя о том, что малороссияне имеют больше прав, чем любая другая нация на земле[384]. Хотя этот критический выпад против царя вызвали действия Петра после Полтавы, он был не чем иным, как прямым ответом на царские манифесты за 1708–1709 годы, которые утверждали, что казаки имеют больше привилегий, чем любая другая нация на земле. Он был также отголоском упреков, отпущенных в адрес царя Мазепой, оправдывавшим свое восстание желанием защитить единство родины. Авторы обеих казацких летописей, как и автор Летописи Самовидца, осуждали Андрусовское перемирие, которое разделило Украину, и продолжали считать Правобережье частью своей родины.

Письмо гетмана Богдана Хмельницкого царю Алексею Михайловичу с сообщением о победах над польскими войсками и желании запорожских казаков вступить в русское подданство