Происшествие из жизни...

Огромный добротный чемодан, куда можно уместить все, хоть весь домашний скарб, покорно катился рядом. Замечательный чемодан, превосходный! Зачем он ему, Сергей Григорьевич не знал. В отличие от жены, он редко ездил в командировки и отпусков обычно не брал, у него скапливались месяцы, годы неиспользованного отдыха, которые, естественно, пропадали, так что практически ему не нужен был чемодан. Но несколько лет назад, провожая жену на симпозиум в Берлин, он увидел на платформе Белорусского вокзала иностранца, который так же, как он сейчас, вышагивал рядом со своим, бегущим на колесиках чемоданом, и почти позавидовал тогда этому чужеземцу.

Сергей Григорьевич торжествующе провез свою покупку мимо вечных старушек у подъезда, втиснулся в кабину лифта и вознесся ввысь, в рай, на девятый этаж.

Тайная прекрасная женщина стремительно распахнула дверь, засмеялась, увидев его. Он сначала впихнул чемодан, а потом вошел сам, сказав успокоенно, облегченно, счастливым голосом:

— Здравствуй.

— А я испекла пирожки, — сказала она, — знала, что ты придешь.

— Откуда ты знала, если я сам не знал?

— Интуиция, дорогой. Интуиция никогда меня не подводит. Я даже знаю, где ты купил этот чемодан. В нашем универмаге.

— Верно, — сказал он радостно. — А зачем купил, знаешь?

— Вот этого не знаю, — она засмеялась и вдруг догадалась и удивленно воскликнула: — Неужели мне?

— Тебе. Дарю, — торжествуя, сказал он, гордясь своей щедростью.

— Ну и ну, — проговорила она, хотела спросить, зачем ей такая громоздкая и для нее бесполезная вещь, но не спросила, а, наоборот, растроганно поцеловала его в щеку. — Какой молодец! Спасибо!

Она вкатила чемодан из передней в комнату, долго искала ему место, поставила наконец в угол у окна. И чемодан сразу прижился здесь, словно всегда тут стоял, словно именно его и недоставало здесь, даже уютнее стало.

— Прости меня, — сказал Сергей Григорьевич, погладив ее руку.

Года три назад он впервые погладил эту нежную руку. Ощущение невесомости, которое он испытал тогда, прикоснувшись к ее белой слабой руке, никогда уже не забывалось им. В то время он жил в подмосковном санатории, подлечивал обожженные ноги, а скорее, просто так отдыхал и познакомился с Софьей Андреевной Шуваловой, Сонечкой, потому что она сидела с ним за одним столом. По вечерам он гулял с ней по влажному лесу, вел серьезные разговоры о том о сем. Софья Андреевна работала фармацевтом в городской аптеке на улице 25 октября, а в санатории отдыхала после не очень удачной операции тромбофлебита. Сергей Григорьевич был с нею сдержан, корректен, хотя знал, что не упустит эту женщину, так нравившуюся ему своей непосредственностью и искренностью. За день до отъезда, гуляя с ней по сумеречному таинственному лесу, наполнявшемуся ночными запахами и шорохами, он обнял ее, и она инстинктивно прижалась к нему, хотя тут же отпрянула, воскликнув:

— Не надо! Зачем?

Но было поздно: они стали друг другу необходимы. Она сумела увидеть в нем иного Сергея Григорьевича, не того сухого начальника учреждения, каким он пребывал у себя на работе, а иного, такого, каким он, может быть, и не был в действительности, но казался ей.

Она была нетребовательной, радостной женщиной, словно созданной для счастья и для семейного уюта, но была удивительно несчастна и одинока.

— Ты устал, — сказала она, — мой руки, и будем есть.

— Потом, — проговорил он, сел на диван и привлек ее к себе. — Все потом, дорогая. Сядь.

Она села, положила голову ему на плечо.

— Так спокойно, так хорошо, — сказал он. — Прости меня, Соня.

У него был даже не жалобный, а жалостливый, почти плаксивый голос, он сам это понял и, боясь, что вдруг разрыдается — что это с ним сегодня происходит? — удержал навернувшиеся слезы, испытывая печальную нежность и к ней, и к себе самому. Однако в то же время он с беспокойством и с недоумением подумал, что раскис.

— Прости, пожалуйста, Сонечка, — повторил он жалким голосом, стыдясь и ее, и себя самого.

Она отстранилась, гладя его руку.

— За что?

— Не надо, не смотри такими глазами! — воскликнул он. — Иначе я не скажу то, что должен сказать. Ты еще спрашиваешь: за что? За все! Что я дал тебе?

— Успокойся. Разве я что-либо просила у тебя? Я ничего у тебя не просила, а ты дал мне все, что мог. Ты украсил мне жизнь.

— Украсил? — воскликнул он. — Я? Обманывающий тебя, жену, весь белый свет? Я, пробирающийся к тебе в подъезд, как вор? Ничего не подаривший тебе никогда…

— Что с тобой сегодня? — нахмурившись, спросила она и тут же засмеялась. — Как это ничего не дарил? А чемодан? Такой роскошный подарок, замечательный подарок!

— Чемодан? — вдруг недоуменно переспросил он. — А зачем, собственно, я приволок тебе этот чемодан? Он же тебе совсем не нужен.

Она усмехнулась.

— Тогда возьми его себе. Он мне действительно вроде бы ни к чему.

— Нет, нет, — сказал он, — и мне он не нужен. Но зачем-то я его купил? В каждом действии должна быть своя закономерность. Какая закономерность в том, что я его купил? А? Зачем?

— Что с вами, Сергей Григорьевич? Ну, купил и купил…