Происшествие из жизни...

Заведующая секцией, полная, пышущая здоровьем и оптимизмом женщина в очках — одно стекло было треснуто, — сказала, улыбаясь:

— Ну, что вы, уважаемый покупатель, зачем так беспокоитесь? У нас никогда не было таких чемоданов. Во всяком случае, в этом месяце не было. И в прошлом.

— А я повторяю, что именно здесь час назад купил такой чемодан.

— Господи, ну купили, и хорошо, — сказала завсекцией, поправив пальцем очки, — значит, это был последний.

— Значит, были чемоданы?! — обличающе воскликнул Сергей Григорьевич. — Были или нет?

— Были или не были, не все ли равно? Теперь нет, — устало сказала завсекцией. — Извините, ничем помочь не могу. А зачем, собственно, вам еще, если один уже приобрели?

— Это мое дело.

— Конечно, — согласилась она со странной интонацией в голосе, будто с больным говорила. — Извините.

— Нет, не извиню, — сказал Сергей Григорьевич. — Не извиню. Дайте книгу жалоб.

— Но поймите, гражданин!

— Книгу жалоб! — повторил Сергей Григорьевич.

— Вон у кассы, — сказала завсекцией и ушла.

Сергей Григорьевич вынул из конверта тоненькую тетрадь, называемую книгой предложений, перелистал ее, переполненную не жалобами, как он заметил, а благодарностями, и, испытывая злорадство оттого, что своей жалобой перечеркнет эти благодарности, долго и пространно излагал свое возмущение обманом, учиненным над ним, уверяли, что подобных чемоданов в магазине отродясь не было, хотя час назад он купил такой чемодан и может предъявить чек как вещественное доказательство. Подписался, оставив служебный телефон, и вышел из магазина, испытывая удовлетворение.

Садясь в такси, чертыхнулся, вспомнив нелепый вопрос завсекцией: зачем вам еще, если один вы уже приобрели? «А затем, — сказал он себе, — что все должно иметь пару».

Это философское определение необходимости иметь еще один чемодан понравилось ему своей ясностью. Мысль о парности всего сущего направила ход его размышлений по иному руслу. В этом суть, в этом, конечно. Все вокруг имеет свою противоположность: левая рука и правая, солнце и луна, мужчина и женщина, даже мир разделен на черных и белых, на капитализм и социализм, на умных и дураков, на добро и зло, на счастливых и несчастных. Всюду противоположные заряды — минус и плюс. Да, но при чем здесь чемодан? А при том… При том. Поразмыслить надо, и все будет понятно, все, что кажется непонятным… Вот так…

Софья Андреевна мыла на кухне грязную посуду. Зачем он приходил? Зачем приволок свой огромный заморский чемодан?

Самое удивительное, что она привязана к этому человеку, хотя он обходится с ней, ну, не то чтобы жестоко, но бесцеремонно. Не побыл и получаса и исчез. У нее всегда было ощущение, что он в одно мгновение находится и тут, возле нее, и где-то там, дома или у себя в учреждении. Софья Андреевна знала, что он давно ее не любит, да и любил ли, хотя по-своему, конечно, привязан к ней. Однако она всегда уговаривала себя верить ему, обманывая себя, оправдывая его торопливость занятостью. Но любит ли она его? Детские какие-то вопросы. Какая любовь! Нет никакой любви между ними. Есть тоска одиночества. И печаль, которой ее жизнь проникнута в последние годы. Конечно, именно одиночество и печаль заставили ее приклонить голову к Сергею Григорьевичу, но не любовь, потому что она любила только одного человека, своего мужа, погибшего нелепо и страшно.

Если бы не было у нее сына, милого мальчика, ее Тимофея, она давно бы, давным-давно бы умерла с тоски или отравилась. Все, что удерживало ее в этом мире, все, что составляло смысл, справедливость жизни, ее красоту, правду, все, что оправдывало ее одинокое существование, все сосредоточивалось в Тимоше.

Ныне Тимофею было шесть лет. Он родился на улице, ночью, совсем недалеко от дома, где она жила с мужем, лучшим человеком на земле, промелькнувшим в ее жизни ослепительно, как молния. Они возвращались из театра, смотрели в Большом «Лебединое озеро», он бережно поддерживал ее, беременную, она чему-то смеялась. Они весело жили, всегда смеялись по какому-то поводу, но чаще без повода, хотя и знали, конечно, что «смех без причины — признак дурачины», как говорит пословица. Но пословица ошибалась — два года жизни с ним она просмеялась беззаботно, задорно, но дурой не стала. Они шли по темному переулку, она смеялась и даже тогда засмеялась, когда шестеро парней вышли из подворотни и потребовали деньги. Не испугалась, не поверила, что перед нею не люди, а звери о двух ногах.

— Не шутите, мальчики, — смеясь, сказала она, и тогда один из парней ударил ее, чтобы она убедилась, шутят они или нет.