Проклятье на последнем вздохе или Underground

Наталья и не думала, что строительство будет настолько тяжёлым. Чужие дома росли вокруг, как грибы после дождя. А у них не прибавлялось ни сил, ни стройматериалов. Словно что — то мешало. Но власть ещё несбывшейся мечты была сильнее.

Так и строились больше трёх лет. Всё на своём горбу, как ломовые лошади. Переругались тогда все. И в каждой нестыковке виноватой всегда оказывалась Наталья. Сколько слез за незаслуженные упрёки ею было пролито, одному богу известно! Потом сами удивлялись, как выдюжили. Хорошо, что Тимоха иной раз помогал и денег за постой с них не брал. По — пьяни попрекал, конечно. Терпели. А что было делать?

И ещё всё это время Наталья обстирывала всю Тимохину семью.

27

Филимон с трудом разлепил глаза. Робкий серый свет подсказывал ему, что за окном толи вечер, толи утро. Голова гудела. Во рту господствовал отвратительный привкус меди. Батюшка попробовал было встать, но тут же со стоном повалился обратно на противно липкий пол, усыпанный остатками разбитых икон. Его сознание опять помутилось. Свет вокруг то мерк, то прояснился вновь.

Сколько он пролежал на полу, Филимон не помнил. Его ноющее тело было под стать его раздавленной душе.

Тринадцать лет он бредил надеждой на свою удачу. И вот она, наконец, повернулась к нему, а оказалось, что вовсе не лицом. Это было ударом ниже пояса. Возможно, он не правильно разыграл карты.

Очень хотелось есть. Просто насытить свою ещё живую плоть, а потом заснуть очень крепким сном и всё. Но даже такому, вполне земному желанию не суждено было сбыться.

Пошатываясь, Филимон вышел из только что проклятой им избы. Свежий воздух немного взбодрил его и привёл в реальность. Но едва выйдя за ворота, он опять отпрянул назад: возле его, находившегося неподалёку, дома стоял милицейский «воронок».

Встреча с кем либо из представителей советской власти не сулила ему ничего хорошего. В гражданскую он храбро сражался с красными комиссарами и пролил не мало их красной крови. А теперь он постарел, ослаб и очень боялся вполне заслуженного возмездия.

Он опустился на корточки и, прислонившись спиной к потемневшему от времени забору, так и просидел какое — то время, низко опустив, налитую свинцом, голову.

Но голод не дремал. Филимон поднял глаза и увидел в саду заросшие крапивой кусты, щедро усыпанные зрелыми ягодами малины. Это было то, что нужно. Обстрикав об крапиву ноги и зад, батюшка обдирал лицо о колючие ветки, жадно, по — медвежьи обгладывая малину.

— Слава, тебе, господи! — по его бледному лицу катились крупные слёзы слабости.

Ласково пригрело солнышко. Но это не радовало. Значит сейчас утро. И ему здесь ещё сидеть и сидеть.

В сундуке проклятого дома он нашёл невыносимо пропахшую сыростью мужскую, мирскую одежду и развесил её на корявых яблоневых ветках на просушку. Отыскались в доме и ржавые ножницы, которыми теперь уже бывший батюшка перед, помутневшим от сырости и времени, зеркалом обкорнал свою шикарную бороду.

Потом Филимон по — удобнее устроился в тени в густой траве заросшего сада и провалился в глубокий сон.

Проспал он почти до вечера. Его снова разбудил невыносимый голод. Но малины больше не хотелось.

— Сейчас бы горбушечку хлебушка, — помечтал Филимон, поднимая с земли треснутое яблоко. Давясь, старательно проживал его. Но голод только усилился.

Огненно — красный закат постепенно растворился в лёгких сумерках. Шум в деревне утих.

Филимон снял с себя рясу и натянул чужую, вонючую одежду. Сейчас он походил на разбойника, а в прочем таким и был всё последнее время, охмуряя и обирая незаконно присвоенный им приход.

Его природная осторожность, сейчас сыграла ему на руку: паспорт на имя Владимира Шмелёва, с которым он предусмотрительно старался никогда не расставаться, был с ним, как и денежные пожертвования прихожан, захваченные им с собой после его последней в этой деревне службы.

Шмелёв, не так давно проходивший по селу царственной поступью, потихоньку выглянул на пустую улицу. Крадучись, на мысочках он протрусил до околицы села. Знакомые ему по скольку лет, дворовые собаки пропустили его, не тявкнув. Видимо решили, что с него и так хватит.

А может ему опять фартило? Не на шутку разошедшийся, тёплый дождь смыл с него дурной запах, размыл до неопознаваемости его вид и утром, проезжавший мимо, мужик из соседнего села довёз его до железнодорожной станции, так и не признав в нём бывшего батюшку.

Под выглянувшим солнышком Шмелёв обсох и подремал на, постеленной на телеге, соломе и успел купить билет на ближайший поезд на Москву.

Проводница вагона недоверчиво покосилась на странного пассажира, внимательно разглядывая его железнодорожный билет. Но чаю, потом, всё же принесла. Он был очень кстати и помог проглотить, с голоду едва прожёванную, купленную перед отходом поезда в ближайшей забегаловке, еду.

Даже, забытая им столько лет назад, сестра жила по прежнему адресу. Овдовевшая в войну, она искренне обрадовалась, нашедшемуся вдруг, брату Володе, прописала его к себе и устроила на работу в типографию, где давно работала сама.