Проклятье на последнем вздохе или Underground

Я вот зимой месяц с поясницей в больнице пролежала, так мало того, что ни за что не платила, да ещё месячную пенсию сэкономила. На эти деньги шапку зимнюю хочу купить. — Так чего же хаить — то?

А всё же говорить надо по тише, — вдруг она перешла на громкий шёпот. — Вы слышали, что пятое управление при КГБ внедряет своих агентов в различные движения и течения и даже прослушивает телефоны?

— Да что вы? Сейчас же не тридцать седьмой год, — недоумевала Серафима Игнатьевна.

— Конечно, нет. Но эти меры объясняются обострением классовой борьбы по мере нашего продвижения к социализму, — быстро шептала Вероника Кондратьевна. — Ведь не секрет, что кто — то строил, а кто — то, извините, хапал. И нахапали столько, что уже нет смысла скрывать! Вот и делают всё, что бы можно было свои доходы легализовать. Отсюда и необходимость репрессий!

И, заметив приближающихся патрульных милиционеров, бабушки подхватили свою сумку и засеменили по перрону от греха подальше.

Рита опять глянула на табло. Наконец оно закрутилось и показало, что её электричка отходит с дальнего пути. Рита подняла сумку и заспешила вместе с толпой на нужный ей перрон.

В электричке Рита как нарочно села на лавку напротив наглой тётки, опять загрузившей всё пространство своими сумками. Неудобно было даже рукой пошевелить.

А через пару остановок в покачивающийся вагон еле протолкнулась толстушка — продавщица с тележкой мороженного.

Разморённые духотой пассажиры заметно оживились.

Рита еле попала рукой в свой карман и рассыпала на пол всю, размененную ею, мелочь прямо под ноги теперь уже ненавистной тётки. Хорошо, что в другом кармане нашёлся железный рубль, с которого спешащая продавщица с нескрываемой злостью отсчитала Рите положенную ей сдачу. Работы у неё и без того было много, а электричка всё дальше уходила от Москвы и мороженого могло не хватить на обратный путь. Значит, продавщица несла убытки.

Мороженное было подтаявшее. Рита проявила чудеса скорости по его поеданию, но всё же немного накапала на джинсы. С ненавистью на весь свет, она закрыла глаза, чтобы не видеть никого вокруг, делая вид, что спит. Солнце светило в окна по другой стороне вагона. И сидящие там пассажиры были вынуждены прятаться от него, прикрываясь газетами, купленными ими в киосках на перроне поначалу, для того, чтобы скоротать время в дороге.

Риту так разморило, что она чуть не проспала свою остановку.

Толстая тётка, собирая свои баулы, наступила Рите на ногу, оставив на мыске её импортной кроссовки, пыльный автограф протектора своих босоножек.

Электричка уже тормозила, а сумки никак не хотели сгруппироваться в руках тётки. Она умоляющие глянула на Риту. Но та, не смотря на боль в отдавленной ноге и испытывая непонятное злое наслаждение, поспешно покинула вагон через противоположные двери.

— Почему? — удивилась себе Рита. — Что это: недостаток её воспитания, или она такая чёрствая? Видно интеллигентности ей не досталось. А, если ей самой когда — нибудь понадобится помощь и никто ей не поможет? Не дай бог!

11

После просторной квартиры Альберта родительский дом не высокий с нови, теперь казался Рите немного сгорбленным и неказистым. Зимой его заносило снегом по самые окна, а, когда начинал сходить снег, несколько метров до дома, тщательно посыпаемые матерью золой, всё равно становились непроходимым вязким месивом.

Зато летом в доме никогда не было жарко. Разросшиеся под окнами, вишни по весне белоснежные, потом всё лето честно обеспечивали свежую прохладу в доме, а зимой баловали изумительным вареньем — с его нежным, с легкой горчинкой вкусом.

Хотя мать содержала дом в идеальной чистоте и создавала в нём уют, внутри было немного простовато, бедновато и мрачновато. Да и удобства на улице — не каждому понравится. И здесь рядом не было любимого человека и Рита скучала, сама не замечая того и надолго в гостях у матери не задерживалась.

А мать не раз просила её: — Приезжала бы ты по — чаще. Страшно мне одной в доме. Иногда даже с работы сюда идти не хочется.

Но все причитания матери Рита пропускала мимо ушей.

— А Танечка Грибакина замуж вышла и муж у неё видный такой. Военный, младший лейтенант. Скоро уезжает служить по распределению. И Танюшка с ним, — рассказывала мать, пока Рита выгружала на покрытый клеёнкой кухонный стол консервные банки с китайской тушёнкой, купленные Альбертом по большому блату.

— Ещё бы! Грибакина у нас в классе самая симпатичная была, — отговорилась Рита.

— И Галя Чеснокова скоро расписывается.

— Да, и кто же этот несчастный?

— Не знаю я. Но она, кажется, беременная, — продолжала рассказывать мать, утюжа только что снятое с верёвки постельное бельё, от которого исходил запах настоящей свежести, потому, что сохло оно на свежем воздухе, на солнышке в их дворе.

— Надеюсь, что это не сюрприз для её будущего мужа? Она сама говорит, что память у неё девичья: не помнит, кому давала, — съязвила Рита, скорее из завести.