Проклятье на последнем вздохе или Underground

Не секрет, что всем девушкам в восемнадцать лет хочется замуж. Таковы издержки возраста. Только потом они начинают понимать, что, возможно, немного поторопились. И опять получается, что баба кается, а девка замуж собирается.

— Ой, не суди, дочка и сама не судима будешь. Ты мне лучше скажи, когда вы с Альбертом распишитесь? — Анна потихоньку подвела разговор к, волнующей её, теме.

— Успеем, мам, — Рита пыталась говорить как можно непринуждённее, хотя после её недавнего нелёгкого признания матери во всех своих грехах, она всякий раз испытывала перед ней чувство вины за неоправданные материнские надежды.

— Он хоть развелся?

— Развёлся, — невозмутимо соврала Рита.

Это не было целенаправленной дезинформацией. Просто обычная интерпретация неизвестного. Но Рита всё же подумала о том, что ей правда давно надо было посмотреть у Альберта паспорт.

За чаем после ужина мать опять вспомнила про Ритины отношения с Альбертом, видимо решив своим вмешательством серьёзно повлиять на судьбу дочери.

— Рита, а ты сама заведи с Альбертом предметный разговор. Пусть поймёт, что вам пора серьёзно оформлять ваши отношения. Или лучше пригласи его к нам. Я сама ему намекну, что уже хочу внуков нянчить, — не унималась Анна, стараясь донести до ушей молоденькой дочери свою материнскую точку зрения.

— Мам, какие твои годы, успеешь ещё, — слабо улыбнулась Рита, свято веря в свои слова.

— А может работа у него секретная и опасная, поэтому он и не женится? — мать вдруг сама пошла на попятную. — Лучше бы ты, Ритуль, себе ровесника выбрала.

— Мама, я уже взрослая и сама знаю, как мне лучше. И пока меня все и всё устраивает, — Риту уже начал сильно раздражать этот разговор. Ведь на целый ряд маминых вопросов она ещё не была готова ответить.

— А я всё же беспокоюсь за тебя, девочка моя!

Рита взяла газету, что бы просмотреть телевизионную программу на вечер, а из неё выпало запечатанное письмо.

— На, тётя Маша прислала, — Рита обрадовалась письму, как средству для прекращения неприятного ей разговора.

Мать надела очки и распечатала конверт.

— Что пишет? — так, скорее из вежливости, поинтересовалась Рита.

— Я, Аня, наверно скоро замуж выйду, — громко, со значением прочла Анна.

— Опять! Сколько же можно мусолить эту тему? — Рита, картинно закатив глаза, демонстративно вышла на кухню. Её уже начало раздражать неприкрытое наступление матери на её личную жизнь.

— Не стоит благодарности, — вредничала мать.

— Мы с Сеней вместе уже пять лет, а он меня за всё это время ни разу не обидел, — продолжала Анна ещё громче. — Я как — то выскочила на кухню босиком, быстренько чайник поставить, а он мне тапочки несёт: надень, а то простудишься. Я даже прослезилась. Ведь обо мне никто, никогда так не заботился.

И мама у него хорошая: сразу приняла меня с дочкой, как родных. Я думаю, что как только мы с ним распишемся, то мы с Надюшей сразу выпишемся из общежития, где мы и не жили ни одного дня и пропишемся к Сене в квартиру.

— Ну, что ж, совет им, да любовь, — пожелала Маше семейного счастья Анна, но в её голосе всё же невольно проскользнула нотка обиды за брата Григория. Рите даже стало жаль мать. Ведь ни у неё, ни у дяди Гриши в жизни не было ничего хорошего. Да и дядя Серёжа своего счастья не успел получить.

— А я недавно Наташу видела в нашем синем кулончике, — почему — то вдруг вспомнила Анна, к радости Риты резко сменив тему разговора. — Что же ты мне не сказала, что отдала ей кулон? А я на Бориса грешила.

— Не может быть! Мам, ты что? Я ей ничего не давала, — искренне удивилась Рита.

— А вот значит и может! И ты знаешь, я сама почему — то постеснялась заговорить с ней об этом, такая она шла вся недоступная и наглая, недовольно делилась с дочерью Анна, — Ну и ладно, бог с ним, хотя жалко, конечно. Но видно бог дал — бог и взял!

12

Рите некогда было, да и не очень хотелось вспоминать про свою недолгую учёбу в техникуме, зря потерянный год и то обстоятельство, что она так и осталась без профессии.

— Возможно, что это было просто не моё, — успокаивала свою совесть Рита.

Однако её там не забывали.

— Всё же повезло Милёхиной, — ворчала комендантша, разрывая на мелкие кусочки очередное, адресованное Костяном Рите письмо.

Презрительная усмешка скривила её губы. Она уже давно пережила способность любить и чужие чувства ей были смешны.

— Лариска — то совсем озверела: бедную Люську прямо со света сживает. Та уж хотела техникум бросить, да мать жалеет. Отца у них нет, зато кроме неё у матери ещё трое детей. Нищета, прости, господи, — рассказывала она своей давней приятельнице, часто забегавшей к ней, чтобы с казённого телефона позвонить своей любимой дочке в далёкий Ленинград.

— А что ж ты не доложишь про эту Лариску директору? — положила телефонную трубку приятельница, прослушав серию коротких гудков. Линия была занята.

— Да тут, если докладывать, то про каждую третью. И курят девки и пьют и с иностранцами крутят, и видать, что не бесплатно, — махнула рукой комендантша. — Вон гляди: легки на помине — пошли куда — то все весёлые и Лариска в том числе.