Проклятье на последнем вздохе или Underground

Лариска снисходительно осмотрела комендантшу и её приятельницу, сплюнула на пол и закрыла за собой дверь. Сейчас ей совсем не хотелось связываться с этими мымрами. Она спешила в кафе, где с подружкой Женькой намеревалась продолжить обмывать, последнюю в этом учебном году, стипендию.

Но в кафе их ждал облом. Оно, как нарочно было закрыто на «санитарный день». Вот невезуха!

Злая на весь свет, нетрезвая Лариска купила в ближайшем магазине бутылку водки и, забравшись с ногами на спинку скамейки в парке, отпила из горла бутылки столько, сколько смогла выпить без передыха и передала бутылку своей подружке.

— Эй, цыпа! — увидела она Люську, повернувшую было на другую дорожку, в надежде незаметно обойти пьющую компанию. — Иди сюда! Или боишься?

— А чего мне бояться? — негромко отозвалась Люська. — Я ни у кого ничего не украла.

Люська робко приблизилась к лавочке. На её лице отразились изумление и сильный испуг, не оставшийся не замеченным хабалкой — Лариской.

— Садись, разговор есть, — пьяная дурь пёрла из Лариски. — На, поддержи компанию, — протянула она, присевшей на их лавочку, Люське бутылку с остатками водки и поставила свою ногу ей на плечо.

Чувствуя как сильно защемило у неё в груди, там где должно было находиться её испуганное сердце, бедная Люська не посмела перечить и выпила водку.

— Борзая значит, чужую водку хлещешь! А сама — то ни разу не угостила. Вкусно хоть?

Лариска с силой сшибла ногой Люську с лавочки на асфальтированную дорожку прямо под ноги, гуляющим с внуками, бабулям. Пустая бутылка выскользнула из Люськиных рук и, громыхая, покатилась по дорожке.

— Вот пьяньчужка, жаль мать твоя тебя сейчас не видит! — дружно заругались бабульки на Люську, спеша перейти на другую аллею.

И очень жаль, что рядом с Люской сейчас не было матери, как и никого другого, кто бы мог за неё заступиться и отвести от неё надвигавшуюся беду.

Обнаглевшая от безнаказанности, озверевшая от выпитой на голодный желудок водки, Лариска попыталась сползти со спинки лавочки и ободрала себе ногу. Почувствовав боль и увидев на своей ноге кровь, она пришла в пьяную ярость и с остервенением начала пинать, пытавшуюся встать на ноги, Люську. А та, снова упав, невольно закричала от боли.

— Заткнись ты, сучка облезлая! — Лариска продолжала сквернословить и колотить ногами по, напрасно старавшейся прикрыть руками лицо и голову Люське.

Равнодушное солнце село и в парк пришли сумерки. Пустующие аллеи молча смотрели на бесчинства Лариски и ждали первых влюблённых, приходивших по вечерам на эту злосчастную лавочку. Но их пока не было.

Уставшая вконец Лариска уселась на лавочку и, отдышавшись, с удовольствием закурила. Словив от сигареты кайф, она опять посмотрела на ненавистную Люську.

— Подтащи — ка её сюда, — скомандовала она своей нетрезвой, из страха перед ней молча наблюдавшей за всем происходящим, подруге.

— Буду я об неё руки пачкать, смотри какая она грязная, — попыталась было возражать Женька, но, увидев безумные глаза Лариски, послушно волоком, словно мешок, подтащила плачущую Люську поближе к лавке.

— Сука, — Лариска плюнула Люське в лицо и стряхнула на неё сигаретный пепел, который попал Люське прямо в глаз.

Та вскрикнула от нестерпимой боли. Это был её последний крик и потом последний вздох.

Взбесившаяся Лариска, находясь в состоянии пьяного затмения, соскочила с лавки и теперь старалась перевернуть её на, скорчившуюся на земле, Люську. Наконец упавшая, тяжёлая лавка приземлилась прямо на Люськину голову. А Лариска потом хотела взгромоздиться сверху перевёрнутой лавки, но это сейчас было неудобно и она свалилась и подвернула ногу.

Немного покорчившись на, уже покрывшейся росой, холодной траве она решила, что пора идти в общежитие и, опираясь на подружку, хромая, поковыляла прочь из парка.

Пришедшая, наконец, в парк влюблённая парочка с ужасом обнаружила на слабо освещённой аллее раздавленную Люську, вызвала милицию и потом ещё долго обходила парк дальней дорогой, безумно боясь этого места.

Лариска сидела на краешке стула, испуганная, но до предела наглая. Похоже, она ещё не осознавала содеянного. Она исподлобья поглядывала на следователя: не по годам худенькую женщину в форменном кителе и юбке, с, аккуратно причёсанными и заколотыми у висков, каштановыми кудрями. Именно эта её аккуратность совсем не нравилась Лариске. Она понимала, что так же аккуратно следователь должна относиться к своей работе.

— И плохо, что следователь — баба. Мужику я бы хоть глазки построила, а эту ничем не прошибёшь! — наивно думала Лариска. Она пыталась заглянуть следовательше в глаза, чтобы прочесть свою дальнейшую участь.

— Ты знаешь, что за убийство тебе в лучшем случае положена тюрьма? — вопросом ответила ей следователь.

Спросила она как-то очень спокойно, словно её совсем не интересовала дальнейшая Ларискина судьба. Хотя она не могла не заметить, как после её слов затрясся Ларискин подбородок.