Проклятье на последнем вздохе или Underground

Лариска подняла глаза, встретилась с её холодным взглядом и поняла, что её драгоценная жизнь следовательше совсем не интересна. Она заерзала на стуле, пытаясь пониже натянуть свою мини юбку, до безобразия открывавшую её толстые ноги. Возможно, в допросной действительно было прохладно, или Лариску колотил нервный озноб.

— Я не думала никого убивать! Просто так получилось. Да она сама пьяная упала с лавки! Честное слово! — привычно врала Лариска. — Вы хотя бы у Женьки спросите!

Она действительно не думала об этом убийстве ни в то время, когда убивала, ни после. Она вообще редко утруждала себя долгими размышлениями.

— А потом пьяная лавка упала на неё и размозжила ей голову! И ты никак не связана с этим! — Следователь холодно улыбнулась, встала и подошла к задраенному решёткой окну.

Лариска проследила взглядом за высокими каблуками лакированных туфель следователя, сильно стучащими по полу допросной. Этот стук отдавался эхом по полупустой комнате и в Ларискином мозгу. И она разрыдалась в голос впервые в своей жизни. Ей было слишком жаль себя.

Возможно, следователь приняла эти слёзы за полное раскаяние, или вовремя подсуетились не бедные Ларискины родители, да и, гулявшие в парке бабули засвидетельствовали, что пьяная Люська сама упала с лавки. И гуманная судьба, глядя в, округлившиеся от испуга за свою жизнь, глаза Лариски, не стала ломать, всё ещё хромавшей, подсудимой жизнь и классифицировала дело, как несчастный случай.

— За что? За что вы её убили? — плакала на суде Люськина мать. Но её никто не услышал.

13

Жаркое лето в душной, пыльной Москве может выдержать лишь коренной москвич, который в своей жизни никогда не видел ничего лучшего.

Этот, раздражающий измотанные жарой нервы шум проезжающих мимо машин и скрежет трамваев, вечные бабули в обманчивом тенёчке под окном приглядывающие за своими писклявыми внуками и за всеми соседями сразу, облезлая бездомная кошка, забившаяся под жухлый, пыльный куст, противно каркающая ворона на чахлой берёзе под окном и серый беспардонный, тополиный пух, укрывающий улицу и хозяйничающий по всей квартире. А ещё надолго повисшая в воздухе невыносимая духота, звенящая во лбу и сводящая болью виски.

Сквозь раскрытые настежь окна в квартиры не приходило нисколько свежего воздуха.

Через силу Рита вымыла полы, чтобы в квартире стало хоть чуточку прохладнее. Но пол в комнатах просох ещё до того, как Рита успела домыть кухню. Пнув ногой чем — то провинившийся стул, она намочила холодной водой чистую тряпочку, сначала приложила её к своей раскалывающейся от боли голове, а когда та стала бесполезно горячей, через силу вытерла ею пыль с огромной люстры. Мелодичный звон богемского стекла не вызвал в ней никакого сожаления.

Послав в сторону, бдивших на лавочке во дворе, бабуль так и не востребованное ими «здрасте», Рита мужественно по самому солнцепёку прошла в конец двора к мусорным контейнерам. Мусор сегодня ещё не вывозили и слабо маскируемые акациями зловонья сшибали с ног.

Рите не хватило мужества сделать ещё несколько шагов вперёд. Размахнувшись и прекратив на время вдыхать, она швырнула свой пакет с мусором в сторону контейнера и, приняв приличный вид, заспешила по своим делам.

Вдобавок ко всем своим достижениям, теперь ей надо было заставить себя зайти за угол дома в ближайшую булочную. И опять по самому солнцепёку!

Какое счастье, что в этом магазине работал переносной вентилятор!

Рита уже купила хлеб, мороженое, газировку, но выходить обратно на плавящийся, пыльный асфальт ей совсем не хотелось. Покрутившись возле витрины с вентилятором, подставляя под его прохладу лицо и шею, прослушав сплетни о том, в каком непотребном виде вчера из конторы заявилась их заведующая и, ощутив на себе неприязненные взгляды трёх продавщиц, которым она уже изрядно надоела своим присутствием, Рита захлопнула за собой тугую дверь булочной и на одном дыхании дошла до ближайшей бочки, где торговали квасом.

Бойкая продавщица, сидя возле бочки под полосатым зонтиком работала на радость очереди быстро и, казалось, вовсе не страдала ни от жары, ни от специфического, запаха, пролитого на горячий асфальт хлебного кваса.

Зато Рите теперь не хотелось даже смотреть на свой бидончик, наполненный пенной коричневой жидкостью. Конечно, потом, охладившись в холодильнике, он должен стать приятным прохладительным напитком, хорошо утолявшим жажду, но для этого сначала надо было добраться до двери своей квартиры.

Скоро должен вернуться Альберт, а Рита ещё не доделала окрошку. Ей так хотелось побаловать его этим прохладным блюдом, для которого ей ещё нужно было сварить картошку. Надо. И Рита нехотя взялась за это дело.

— Кар, кар, — наглая, надоевшая за день ворона взгромоздилась на ближайшую к окну ветку. Ещё одно «кар» и она сквозь раскрытое окно переместилась на, недавно протёртый Ритой, подоконник и засеменила по нему, явно намереваясь попасть на стол.

— Пошла отсюда, — Ритины нервы сдали и она запустила в ворону картошкой и попала, но не в неё.

С улицы раздался истошный крик, а минут через десять в её дверь постучали.