Выйдя наружу, Аритон с удивлением обнаружил, что, кроме шатра предводителя, все остальные уже сняты и плотно свернуты. Сложенные на устланную хвоей землю, они чем-то напоминали грибы-дождевики. Ватага детей будто специально дожидалась появления принца, потому что мальчишки сразу же начали сворачивать жилище Валерьентов. Дочери Дэнии мешались под ногами у приятелей, вынимавших столбы и колья и развязывавших хитроумные ременные крепления. У всех ребят на поясе висели боевые кинжалы, хотя самому старшему было никак не больше четырнадцати.
Среди женщин, готовящих имущество клана к переезду, наверняка была и Танлия, мать умершей малышки, труп которой Аритон привез с собой из Итарры. Но ни на одном из женских лиц принц не увидел следов горя; не обнаружил он и свежей могилы. Здешний народ показался ему суровее, чем люди из кланов Маноллы; многие лица были изуродованы шрамами, и на всех лежала печать какой-то угрюмости, ставшей еще заметнее в преддверии войны. Из услышанных обрывков разговоров Аритон узнал, что мужчины отправились в юго-восточный край Деширского леса. Именно там должны были развернуться сражения с Итарранской армией.
Дэнию он нашел возле складного стола, где она под открытым небом валяла в муке плоские хлебцы. Увидев принца, женщина тыльной стороной ладони откинула со лба нависшую прядь и объяснила:
— Я пеку особый хлеб. Мы называем его дорожным. Он довольно пресный и жесткий, зато долго не черствеет. Но для вас я испекла сладкие хлебцы. Идаль как раз пошла за ними к очагу, так что вы полакомитесь горяченькими.
Дэния уже собралась кликнуть дочку, когда Идаль явилась сама, неся блюдо, накрытое полотняной салфеткой.
— Попробуйте, — предложила Дэния, обминая в миске упрямое тесто. — Вы, должно быть, сильно проголодались.
Аритон действительно сильно проголодался. После трех дней и четырех ночей, проведенных почти без пищи, он находился на грани голодного обморока. Он отогнул салфетку и взял хлебец. Тот был очень горячим, и Аритону приходилось есть медленно, тем более что даже такую благодатную пищу отвыкший от еды желудок принимал с трудом.
Аритон вдруг сообразил, что Дэния обращается с ним как с немощным.
— Прошлой ночью... — Голос его был совсем тихим. — Что случилось прошлой ночью?
Дэния с такой силой ударила по тесту, что миска едва не треснула.
— И вы еще спрашиваете.
Хотя она стояла к дочери спиной, материнский инстинкт подсказал Дэнии, что Идаль по наивности может ответить на этот вопрос, и она поспешно отправила малышку за водой.
— Вы были очень уставшим и не могли держаться на лошади. Это всякому понятно. Но наши мужчины... постоянные опасности сделали их такими... и все-таки я иногда думаю, что так нельзя.
— Не надо передо мной извиняться, — перебил ее Аритон. — Скажи мне, что случилось?
Дэния не стала таиться.
— Вы упали с лошади. Стейвену пришлось привязать вас к седлу.
Эти слова подстегнули его память. Разрозненные обрывки начали соединяться. Аритон вспомнил язвительную ухмылку Каола, требовавшего бросить принца валяться в грязи, поскольку кланы давно не нуждаются в королевском правлении. Кто-то предложил привязать его к вьючной лошади, словно вязанку дров. Кажется, этот человек что-то добавил про шрамы на его руках. Воин расценил их как результат частых падений Аритона с лошади.
Дэния загремела посудой, собирая грязные миски и ложки и давая Аритону возможность прервать тягостное молчание. Наверное, она думала, что он расскажет о себе, и в первую очередь про то, почему бежал из Итарры в церемониальном наряде. Когда же молчание затянулось, женщина отважилась поднять глаза и увидела, что принц исчез. На камне, где он сидел, осталась аккуратно сложенная салфетка с крошками от сладких хлебцев.
Дождь кончился, тучи рассеялись. В воздухе пахло мокрой хвоей, сбитой ветром с сосен. Аритон бродил по местам, где еще совсем недавно стоял лагерь. Утоптанная земля подсказывала, что люди клана успели здесь обжиться. В иное время на Аритона в одежде дозорного никто не обратил бы внимания. Но сейчас он был очень заметен — единственный мужчина среди старух, беременных женщин и маленьких детей. Правда, им всем было не до принца. Занятые укладкой скарба в кожаные мешки и деревянные ящики, они едва поднимали глаза на Аритона и изредка провожали его взглядом.
На месте бывших шатров пировали птички с золотистыми полосками на крыльях. Они сосредоточенно копались в земле, потом целой стайкой вздымались в воздух, кружились и опускались на новый клочок. Какая-то девчушка сообщила Аритону, что этих птичек зовут сосновыми воробьями. Он поблагодарил ее и побрел дальше.