Проклятие дворфа

Заходя в таверну отец оценивающим взглядом окинул посетителей, мгновенно оценивая обстановку. Скользнул глазами и по спрятавшейся в углу парочке, не заметив ничего подозрительного. Обычные посетители, не более того. Слишком разный люд посещал таверны, и далеко не каждый приходил сюда для того, чтобы нажраться до поросячьего визга. Были и такие, но они всегда и во все времена оставались в явном меньшинстве. Большая часть посетителей таверны приходила отдохнуть после трудового дня, пропустить кружку-другую пива в компании с такими же трудягами рудокопами. Обсудить городские новости, пожаловаться на тяжелую жизнь и непосильные налоги, которыми их обложила знать. Или похвалиться добычей, обещающей превратиться в кучу монет. Костяк посетителей составляли одни и те же люди, как правило живущие рядом. Но среди них немало было и тех, кто, как и отец, путешествовал из таверны в таверну, за ночь обходя с полдюжины их, до полной потери сознания, или опустошения карманов.

Отца в таверне знали. Бармен всегда приветствовал его кивком головы, считая отца обычным работягой, зашедшим в таверну, чтобы пообщаться с себе подобными, а заодно пропустить кружку-другую хмельного напитка. Многие из постоянных посетителей таверны были знакомы отцу, он раскланивался с ними, как со старыми знакомыми. Никто из них даже и предположить не мог, что приветствующий их человек причастен к пропаже кошелей с их содержимым, ради обладания которым им пришлось изрядно попотеть размахивай киркой в штольне. В таверне часто появлялись посторонние люди, иногда просто случайные, которых гораздо проще обвинить в пропаже.

Предвкушая неделю заслуженного отдыха, ликуя от позвякивающего в кармане восхитительным золотым звоном улова, отец направился к выходу. И уже потянул дверную ручку на себя, чтобы бесследно раствориться в ночи, как его схватили. Крепкие, сильные руки, вырваться из которых он не смог. А затем, под возмущенный гвалт, свист и улюлюканье толпы, схватившие его типы вытащили отца на улицу, особо с ним не церемонясь. Отец понял, что настал его смертный час. Отец сопротивлялся отчаянно, зная, что на кон поставлена его жизнь. Он бы без раздумий насадил на нож обоих, но ножа у него уже не было. Он был готов рвать их глотки зубами, но вскоре лишился зубов, а вместе с ними и нескольких сломанных ребер. Охотники за головами хорошенько потрудились, чтобы сломать свою жертву, сделать безропотной и покорной, готовой выполнить любой их приказ. Отец сопротивлялся до последнего. Его не сломали. Бесчувственное тело приволокли в городскую управу, получив в награду увесистый кошель с золотом, плату за голову и шкуру преступника.

На следующий день отца Умбарка казнили. С него, в соответствии с законом содрали шкуру, а голову водрузили на частокол у городских ворот. Белоснежная шкура отмытая от крови, стала собственностью городских властей, и ее надлежало обменять на очередном торжище с людьми на кошель золота, точно такой же, что был уплачен охотникам за головами. Шкурой отец оплатил собственную смерть, а за его позор сполна отплатила мать.

Она слишком сильно любила мужа, чтобы смириться с его смертью. Она не собиралась сидеть сложа руки, оплакивая его. На следующий день последовавший за казнью мужа, она вышла из спальни с сухими, красными от выплаканных слез глазами, с холодной решимостью во взоре. Одного взгляда брошенного на мать было достаточно, чтобы понять, она что-то задумала. Нехорошие предчувствия сдавили сердце Умбарка. И они только усилились после того, как мать показала ему тайник, в котором отец хранил фамильные сбережения, благодаря которым и процветала семья. Умбарк хотел предостеречь мать от необдуманных поступков, но осекся на полуслове, прочтя холодную решимость в ее глазах. Мать была сильной женщиной, и отговаривать ее от задуманного было бесполезно, это Умбарк уяснил с детства. Поэтому матери он так ничего и не сказал, заранее смирившись с последствиями принятого ей решения.

Спустя неделю мать пропала. Вечером на ушла из дома, как это делала не раз в последнее время, чтобы больше никогда не вернуться обратно. Ушла ничего не сказав, поцеловав на прощание в лоб выскочившего проводить ее сына. И что-то такое было в ее взгляде, что заставило болезненно сжаться сердце Умбарка. А затем она ушла. Предчувствуя неотвратимую беду нависшую над их домом, Умбарк всю ночь не сомкнул глаз. Тревожные думы одолевали его, а глаза сами собой наполнялись слезами, которые он гнал прочь, как не подобающие мужчине. В конце концов он не выдержал и разрыдался, горько, навзрыд, как не плакал никогда в жизни. Слезы притупили угнездившуюся в сердце боль, и он, измотанный ночным бдением, заснул.