Проклятие дворфа

И в самый последний момент, прежде чем душа гнолла отправилась к праотцам, Торн прочел в его глазах, в очередной раз обжегших его сердце цель, к которой гнолл так стремился. Он осознал ее каждой клеточкой своего огромного тела. Но полная ясность длилась лишь краткий миг, до тех пор, пока на него в упор глядели полные ненависти глаза гнолла. Пока его собственные глаза не оказались залиты кровью, залеплены ошметками мозгов проигравшего противника.

Стерев с лица кровь, смахнув с одежды ошметки мозгов и раздробленных костей, Торн Кровавое Копыто развернулся, повернувшись к реке спиной, и решительно зашагал на север, по направлению к океану, туда, куда его гнала завладевшая всем его существом Цель. Великая Цель, о которой он знал все еще какое-то мгновение назад, затаившаяся где-то в глубинах подсознания, и толкающая его вперед. Он должен достичь океана, это его цель, ради которой не жалко пожертвовать и самой жизнью. И ничто не могло остановить Торна Кровавое Копыто на его пути к цели.

" Арон Неудержимый (ворген) "

Со дня уничтожения тауренского города с гордым названием Грохочущий Утес, прошло несколько месяцев. Для Арона Неудержимого из племени воргенов, людей-волков, время пролетело стремительно, словно один миг. Он был упоен властью, возможностью командовать другими воргенами, и делать то, что хочется ему, не обращая внимания на то, нравится ли это кому-нибудь, или нет. За последние несколько месяцев Арон Неудержимый полностью оправдал данное ему имя. И хотя в детстве его имени придавалось совсем иное значение, теперь это было уже не важно. Второе имя прикипело к первому намертво, став его второй натурой.

Еще будучи совсем маленьким, когда Арон по полу жилища передвигался на четвереньках, а по большей части просто ползком, он проявлял изрядное упорство, чтобы получить желаемое. А желал он быть всегда первым при раздаче молока, когда матери приходила пора кормить Арона и двух его близнецов, мальчика и девочку. Аорон всегда оказывался первым, даже если для этого ему приходилось изрядно поработать локтями и кулаками. Он первым присасывался к материнской груди, не отпуская ее до тех пор, пока теплое, невероятно вкусное и жирное молоко не начинало вытекать из него обратно. И только тогда, кряхтя и отдуваясь, Арон отползал в сторонку, уступая место очередному страждущему. Вот только замещать его было некому. За то время, что он сосал материнскую грудь, брат и сестра успевали поесть из оставшейся груди, и затеять нехитрую, и неприхотливую игру. Нападая, и наскакивая друг на друга, или на мать, разомлевшую после кормления детенышей.

В их дурацких игрищах Арон участия не принимал, не находя ничего для себя интересного. Да и жирку после кормежки надлежало улечься. Проспав пару часов после обеда, Арон оживал и начинал шалить от избытка переполняющей его энергии. И тогда брату с сестрой изрядно доставалось. И хотя трепка которую им задавал Арон была шуточной, им хватало и этого, чтобы просить мать о помощи. Но даже матери было не просто совладать с расшалившимся малышом, который был гораздо больше, сильнее и проворнее большинства своих сверстников в племени. И пока Арон не отхватывал от матери несколько веьма ощутимых и болезненных шлепков, он не мог успокоиться. С тех, детских лет, к его имени добавилось второе, Неудержимый, которое, возможно, во многом и определило всю его дальнейшую жизнь.

Арон не признавал авторитетов, не терпел чужого мнения, и когда немного подрос, бросался в драку на любого, кто не разделял его точку зрения по какому либо вопросу, словом или делом задел самого Арона, его брата или сестру. Тех самых, которых он так любил трепать в детстве, и из-за жалоб которых не раз получал трепку от матери. И хотя после полученных тумаков у Арона подолгу болела задница, это его не особенно расстраивало. Отец, бывший для Арона непререкаемым авторитетом, в дела воспитания подрастающих отпрысков не вмешивался, оставив воспитание на долю матери, женщине строгой и решительной, у которой особо не забалуешь. Но всякий раз, когда мать отвешивала ему тумаков за очередную шалость, или драку учиненную им дома или на улице, Арон замечал в глазах отца особый блеск, который вскоре научился понимать. Отец любил Арона больше всех. Он гордился им, веря, что Арона ждет великое будущее, и, кто знает, быть может когда-нибудь он даже станет вождем и возглавит племя воргенов.