Проклятие Гоголя

Ему не хотелось только оказаться со своим врагом один на один в церковном подвале. Темном, с низкими сплющенными сводами. Там, в подвале, психологическое превосходство было бы на стороне садиста. А потом – инкубы Андриуса, Маркини, Божаны, Серджо Франкини, его дворецкого, почти наверняка княгини… Гремин почти не сомневался. Раз виновник смертей не отец Гермоген, значит, в череде жертв добавилась еще одна. Обитая в церкви больше полугода, он наслышался всяких сказок. Считалось, что души погибших, живших неправедной жизнью, по какому-то странному закону потустороннего мира в решающие минуты приходили на помощь своим губителям. Гремин постарался отогнать такие мысли. Надо было спешить.

Ему противостоял профессионал высшего класса. Значительно более высокого, чем он сам. Гремин верил своему небесному покровителю – апостолу Андрею Первозванному. Он вгляделся в маленький керамический образ апостола, висевший над изголовьем. Видимо, болгарская работа XVII века, при турецком владычестве. Поразительно яркие краски: голубые, розовые, оранжевые. И фигурка апостола. Не на кресте, нет. Во весь рост, в тунике, в римском панцире, с копьем. Гремин обратился с молитвой: «Святитель Андрей, ты же с копьем. Ты же учил, что за веру нужно бороться. Не оставь меня голого и сирого. Помоги мне. Укрепи веру мою, и я справлюсь. Помоги мне. Я знаю, что ты можешь помочь мне. Умоляю тебя – помоги. И моли Господа, чтобы он простил мне грехи мои».

Гремин склонился. Перекрестился три раза. Обернулся и перекрестился на икону Андрея Первозванного, в окладе, висевшую на столом. С трепетом приблизился, погладил оклад, задержал пальцы сбоку, нежно поводил, что-то зацепил. У него в руке оказалось тонкое лезвие золингеровской работы. Недлинное, сантиметров пятнадцать, невероятно острое. Легкого прикосновения такой бритвы достаточно, чтобы щека отвисла безжизненным куском мяса. Что же, попробуем. Он туго обмотал основание лезвия бечевкой, упрятал бритву в носовой платок, положил в карман. Перекрестился: «Спасибо тебе, святитель Андрей!»

Неожиданно вспомнилась Марианна. Не когда они занимались любовью, а самый первый раз, когда он ее встретил. Ослепительно прекрасный, гордый, неприступный, образ. Он старательно отогнал его. Нужно сперва победить. Там разберемся.

Только не позволить затащить себя в подвал. Значит – нельзя спускаться по основной лестнице. Можно попробовать, правда, убежать по крышам. Но это ничего не решало. Нет, схватка должна была произойти здесь, в церкви, в этих стенах, которым он доверял. Здесь, и только здесь.

После недолгих раздумий Гремин выпрыгнул в окно. Этажи были низкие. Он рассчитывал попасть на крышу двухэтажной пристройки, примыкавшей к основному зданию. А оттуда – спуститься по водосточной трубе. Так и сделал. Только слегка разбил колено. Пустяки.

Вот он – во дворике. Открытые окна в храм. Гремин перемахнул через подоконник и оказался в церкви.

Кругом – зажженные свечи, лампады. В углу репетирует хор, его хор. Ему радостно машет, улыбаясь во весь широкий рот на круглом, похожем на блин, лице, матушка Авдотья – жена второго священника, отца Герасима. Девушки-хористки, все страшные до невообразимости, перешушукиваются.

– Здравствуй, батюшка, – приветствует Гремина здоровый мужик Никифор, продающий церковные книжки и свечи у входа. Он же по совместительству и сторож, и звонарь, и дворник, и уборщик. Отец Федор, как всегда, невозмутим, всех благословляет:

– Братья и сестры, извините. Нам с Андреем Николаевичем нужно поговорить. Оставьте нас на несколько минут и не подслушивайте, – по-старчески полушутливо грозит толстым пальцем.

Нет, была харизма в этом патриархальном попе. Послушались молча. По спине Гремина пробежали мурашки. Ему стало ясно, что отец Федор никакой не отец Федор, а человек, который много лет носил эту личину и удачно сросся с ней.

По звукам удаляющихся шагов Гремин понял, что здание покинули все и они остались вдвоем.

– Ну что? – деланно бодрым голосом взял на себя инициативу Гремин. – Нам многое нужно друг другу рассказать.

Отец Федор широко улыбнулся своей добродушной улыбкой провинциального батюшки. Без всякой искуственности.

– Нет, дружок мой, нам нечего друг другу рассказывать. А ты и вправду должен ответить на пару вопросов. Мы с тобой быстро прокрутим. Времени у меня нет. Так что давай-ка спустимся в подвал и потолкуем минут десять.

Доброта сквозила в словах отца Федора даже тогда, когда он обещал своей жертве, что будет пытать ее не больше десяти минут. Жизнь непостижима.

– Нет, отец Федор, у меня ни малейшего желания спускаться с вами в подвал.

– Ну тогда, – отец Федор вынул из широкого кармана подрясника пистолет, Гремин узнал свою «берету», – мне тебя придется пристрелить прямо здесь. А уж закончим внизу. Свежая кровь, пока не загустела, легко смывается. Даже хлорки не нужно.

– И у вас поднимется рука выстрелить в направлении святого алтаря?

– Запросто. Во имя Господа Бога. Ведь это только икона. А Бог – он там. И там мы все будем держать ответ в Судный день.