Проклятие короля

   Вцепиться здоровой правой рукой в подходящий камень удалось далеко не сразу. А только попытки с четвертой. Каждая из которых словно рвала меня напополам. Последний рывок оказался такой силы, что я явственно ощутил, как у меня расходятся швы. На груди, животе и левом бедре.

   Дешевенький амулет Малого Исцеления, отданный мне Марчем, кровотечение кое-как остановил. Но ненадолго - уже через час повязки, наложенные на мои раны, снова пропитались кровью...

   ...Коротенькая остановка у околицы деревни Белого Камня, во время которой Лисица сбегал за знахаркой, показалась мне вечностью: судя по жуткой слабости и непрекращающемуся головокружению, крови я потерял достаточно много. И теперь балансировал на грани потери сознания. Или ухода в Сияние.

   Момента, когда Марч подтащил ко мне визжащую и упирающуюся Ярену, я не уловил. Видимо, как раз пытался не уйти за грань. Поэтому открыл глаза только тогда, когда ощутил слабенький прилив сил. И почти сразу же повернул голову направо. Туда, откуда до меня доносилось злобное сопение и полупридушенные проклятия Ярены:

   - Все, ожил твой труп, ожил! Разуй глаза, Лисица! И оставь меня в покое!!! Ну, что стоишь-то? Увози его во Тьму! Или куда подальше!

   С трудом сфокусировав взгляд на лице бьющейся в руках охотника знахарки, я благодарно улыбнулся. И вызвал новый поток проклятий:

  - Скалится! Прям как Темный Жнец! У-у-у, глаза бы мои тебя не видели! Отпусти меня, Марч! А то, клянусь Создателем, лишу тебя мужской силы! Фу... Наконец-то... Проваливай! И... без денег не возвращайся...

   Что ей ответил охотник, я не услышал - мое сознание медленно заволакивала тьма, и перед моим мысленным взором замелькали картины боя на Полуночном тракте...

  ...Следующий раз я пришел в себя уже ночью. И, открыв глаза, уставился на усыпанное звездами небо.

  Боли не было. Слабости - тоже. Только во рту ощущалась какая-то горечь. С легким привкусом крови.

  Чуть позже пришли запахи и звуки - сначала потянуло поджаренным хлебом, потом раздалось недовольное бормотание Марча. А чуть позже я расслышал потрескивание сгорающего в костре сушняка. И голос невесть откуда взявшейся рядом с костром Марыськи:

  - ...ну, и Жнец тебя забери! Как-нибудь обойдусь...

  Решив, что голос девушки мне почудился, я принялся шарить около себя правой рукой, пытаясь нащупать хоть какое-то подобие ночной вазы: организм требовал своего. И, желательно, побыстрее...

  - Вона, слышишь? Его милость очнулись! - ехидно усмехнулся Лисица, и в то же мгновение до меня донесся шелест травы. И хруст сухих веток под чьими-то ногами. А потом надо мной возникло освещенное сполохами костра лицо. Лицо пастушки из Седого Урочища:

  - Ну, как вы, ваша милость?

  Решив, что она вряд ли увидит мою ухмылку, я негромко пробормотал:

  - Бывало и получше... А что ты тут делаешь?

  Девушка немного помолчала, а потом, посмотрев в сторону костра, фыркнула:

  - Я подумала, что один Марч за вами не присмотрит. Менять повязки, обмывать, выносить ночную вазу... Он - мужик! Что с него взять? А потом мужики сказали, что у вас раны разошлись... Вот я вдогонку и понеслась...

  - А стадо?

  - Оно уже в деревне. Разошлось по хозяевам... В общем, до весны я никому не нужна...

  ...Часа через полтора, когда Марыська закончила обмывать и перевязывать мои раны, а от костра уже раздавался храп охотника, я вдруг почувствовал, что жутко проголодался. И готов съесть целого поросенка. Жареного... Или сырого... Или пару-тройку куриц, уток или индюшек... Увы, мяса в припасах не оказалось. Никакого. И мне пришлось ограничиться овечьим сыром, и хлебом, прихваченным пастушкой из деревни. Впрочем, хлеб, по вкусу которого я, оказывается, успел соскучиться, был таким вкусным, что я, прожевав последний кусочек, вдруг почувствовал себя счастливым.

  - Вы... это... что, улыбаетесь? - осторожно стряхнув с меня хлебные крошки, удивленно спросила Марыська.

  Я утвердительно кивнул:

  - Сыт. Чист. Голова не кружится. А еще я знаю, что дня через два мы доберемся до замка. И что там меня быстро поставят на ноги...

  - Жена? - лишенным эмоций голосом спросила девушка.

  Я снова улыбнулся: истинный смысл вопроса, рано или поздно задаваемого любой уважающей себя женщиной, лежал на самой поверхности. И не удивлял:

  - Нет. Сестра остановит кровотечение и затянет раны, а потом отец оплатит услуги настоящего жреца...

  - Здорово... - горько вздохнула пастушка. - А у меня нет ни сестры, ни отца, ни реб-... родственников... И уже никогда не будет...

  В свете почти прогоревшего костра ее лицо вдруг показалось мне почерневшим от горя. И я еле слышно спросил:

  - Почему?

  - Потому, что я - Порченная. А это - навсегда... - вздохнула она. И, смахнув с лица непрошенную слезинку, растворилась в ночной тьме...

   ...Следующие два дня Марыська подходила ко мне только для того, чтобы обмыть, перевязать раны или освободить ночную вазу. И при этом молчала, как миардианский шпион в пыточной палате тайного приказа. Марч Лисица, заметивший изменения в ее отношении ко мне, периодически похохатывал: