Проклятие рода

- Это был мой грех! – Иоганн резко вскинул голову и посмотрел на сына. Тот пребывал в прежней позе и рассуждал совершенно спокойно, словно перед ним был не пульт, а кафедра, с которой он монотонно читал лекцию отцу-студенту:

- Какой твой грех, отец? В том, что ты нарушил целибат? Так к этому шла наша нынешняя церковь. Ты полюбил блудницу и в этом твой грех? Но сердцу не прикажешь, ибо им руководит Господь, а пути его неисповедимы. Я бы мог предположить, что тобой тогда руководила похоть, но твоя любовь к женщине, которую ты сохранил всю жизнь, (я же слышу, как по ночам ты молишься о ней), была истинной и давно искупила все твои грехи, ибо стала почти святой, а не вожделенной. Все твои поступки это подтверждают. Я бы мог в чем-то усомниться, если б не встретил тебя, не разглядел за эти годы, что ты за человек. Я бы усомнился, если б ты не вернулся за ней в тот трактир, не забрал ее оттуда, не перевез к себе, не венчался с ней… грех для монаха, но святость уз брака и любви для мужчины и священника. И после ты не смог связать свою жизнь более ни с одной женщиной, это еще одно тому подтверждение. Я восхищаюсь и горжусь тобой, отец, ибо тебя вела любовь, которую нам завещал Господь, простивший и наставивший на путь истинный раскаявшуюся блудницу! Твой грех давно искуплен.

- Боже! Откуда он знает все эти подробности? Неужели от матери… - мысли метались и никак не могли сосредоточиться.

- А она работала обычной шлюхой… (Слово прозвучало для пастора так словно по душе прошлись наотмашь плетью, но больнее было другое - с каким равнодушием он произнесен его.) … ты был для нее всего лишь одним из многих посетителей этого трактира… хотя, думаю, необычным, ибо таких, как ты, отец, один на миллион. Ты полюбил ее, (а ей нужна была твоя любовь, не думал?), привез к себе, хотел спасти от блудной жизни, вспомнив Христа. Она отблагодарила «по-своему», по-другому они со своей старухой не умели - украла у тебя деньги, украла у церкви дарохранительницу и подсвечники, продала все и вернулась к матери, чтобы родить меня… вышла замуж, не думая ни о какой верности этому несчастному отчиму Олле, изменяла ему со многими… с последним долговязым они состряпали донос, по которому чуть было не казнили безвинных людей… список внушительный - итог закономерный. Ее смерть – расплата, воздаяние за грехи. Но положение вещей не меняется. Ты – мой отец, и я горд этим. Моя мать – блудница, и я стыжусь этого. Об остальном сказано здесь. – Андерс кивнул на Библию. - Я не могу идти по твоим стопам, как бы мне этого не хотелось. – Он замолчал и опустил голову.

- Откуда ты все это знаешь? – Вырвалось из груди.

- С малых лет, отец, я слушал их пьяные перепалки с Олле и со старухой. Один раз спросил, она ответила, что мне все показалось, и что я не так все понял. Я видел, что она лжет и больше не спрашивал. – Глухо ответил сын, не поднимая головы.

- Стыд… вот что его мучает… стыд, который зависит не от него… это ощущение не уходит, не стирается, не тускнеет, не меркнет и не превращается в прах. Оно жжет. Почему? Ведь для него она умерла. На его сердце все это время лежал камень, которого я не заметил. Камень отчуждения от своей матери и стыда за нее. Если с юных лет он знал все о ней и ее жизни, то она для него не была положительным по сути, но все-таки светлым пятном в жизни, ибо любой ребенок, пребывая в бессознательном возрасте, тянется к той, которая его родила и выкормила грудью, но сын взрослел, детская привязанность сменялась пониманием, и с годами ее образ мрачнел и приобретал все больше отрицательных черт, что привело Андерса к окончательному заключению, которое он сегодня озвучил. Я ему заменил мать и сравнение не в ее пользу, а наоборот. Его тянущаяся к познанию душа была словно ненасытная печка, в которую я радостно швырял все новые и новые поленья мудрости, но воистину, умножая познания, мы умножаем скорбь. Пылающий очаг раскалил камень на душе, и жар стыда стал невыносим. Как помочь сыну преодолеть этот стыд, избавиться от него? Ну же, Веттерман, где вся твоя хваленая ученость, где твои мудрые греки и римляне, что сейчас подскажут тебе дальнейшую логику рассуждений?

Отец и сын молчали. Наконец, Иоганн поднял голову и глухо сказал:

- Сынок! Сядь за стол. Хочу поговорить с тобой.

Их взгляды, полные слез у обоих, встретились. Андерса как-то передернуло - от тех слов, что он произнес, от сочувствия к отцу, от собственных страданий, от нежелания говорить на тему матери, он понимал, что речь сейчас пойдет о ней, и от того, что он не может отказать отцу в его просьбе. Сын оторвался от пульта, прихватив с собой Библию и тетрадь, подошел к столу, аккуратно положил все это перед собой, как бы отгораживаясь Священными текстами от Иоганна, и опустился на скамью напротив.

- Выслушай меня, сынок. Хотя бы из уважения ко мне. – Андерс кивнул как-то обреченно, что не укрылось от пытливого взора отца.