Проклятие рода

Трактирщик был одинок. Его старуха отдала Богу душу еще задолго до того, как этот Густав из рода Ваза, (будь он не ладен!), посетил их несчастный городок, спасаясь от гнавшихся за ним датчан. К слову сказать, старик никогда не отличался щедростью, экономил на всем, включая прислугу, что явилось едва ли не главной причиной того, что жена сошла в могилу. Оставшись один, трактирщик не изменил своим привычкам, считая, что посетителям глубоко наплевать, в чистоте ли, в грязи, нахлебаться своего пойла. Главное побольше и побыстрее. Свалившись на пол и потускневшим взором созерцая закопченный потолок, местные пьяницы не обращали внимания на удобства и чистоту своего ложа. Все что мог себе позволить трактирщик, непременно ворча об убытках, так это раз в неделю вызвать какую-нибудь местную замарашку подмести полы и сполоснуть в дождевой бочке посуду.

Окаменелость ног прошла, оставив лишь тупую боль, сердце билось не так трепетно, старик приподнялся и уселся на землю, уперевшись спиной в бревна. Страх улетучился, в уме уже просчитывались возможные убытки от недавнего погрома и кровавой расправы. Ему было абсолютно не жаль растерзанную шлюху. Трактирщик хорошо знал эту семейку, готовую пропить все до последнего эре и его отношение к подобным посетителям было более чем презрительное. Однако, нужно было думать о предстоящей уборке помещения. Осознавая, что в охваченной вакханалией грабежей и разбоев Море, сложно будет найти кого-нибудь в помощь для уборки, а тем более вывоза трупа, трактирщик кряхтя поднялся и двинулся в обратный путь. Он осторожно выглянул из-за угла, но на дворе и улице было пустынно. Где-то в городе что-то приглушенно хлопало, раздавались крики – мужские, более гортанные и свирепые, вперемешку с тонкими, жалобными, срывающимися на визг – женскими. Иногда доносилось мычание скота, прогремело несколько выстрелов.

Трактирщик перевел взгляд на дверь – она была распахнута. От дома до ворот по примятой траве тянулась странная бурая полоса. Нахмурившись, все еще боязливо, но без дрожи и судорог, он приблизился к зияющей темноте проема и сперва заглянул внутрь – нет ли кого, послушал тишину. Затем решительно переступил через порог и даже сразу широко шагнул к прилавку, правда при этом зажмурился и затаил дыхание. Переведя дух, мысленно перекрестясь, (руки онемели и вытянулись по швам), он открыл глаза и осмотрелся. Его поразил ни общий разгром, царивший в помещении, перевернутые столы, разбросанные табуреты и скамьи, черепки битой посуды, он изумленно обнаружил, что на том самом столе, где как он предполагал и происходила расправа, никого не было. Тело Илвы исчезло. Остались какие-то ошметки тряпок, видимо клочья ее одежды, и красные подтеки.

- Кровь? Вино? Нет! Это могла быть только кровь! – решил трактирщикик. Но тела не было!

– Они забрали ее с собой! – Вдруг мелькнула догадка, принесшая хозяину заведения огромное облегчение. И вся картина чрезвычайно целостно и детализовано возникла у него в голове.

- Здесь на столе, - он еще раз скользнул взглядом по забрызганной кровью столешнице, - они ее насиловали, убивали, затем взяв за ноги, уволокли с собой.

Он повернулся, посмотрел вслед уходившим призракам в латах, и ясно представил, как они волокут за ноги женское тело, как ее голова, едва державшаяся на перерезанной шее, (он даже не сомневался, что они так и поступили, утолив свою похоть, заодно истыкав и порубив плоть мечами), стучала по половицам, подпрыгнула на пороге, оставляя за собой широкий кровавый след. Бурая полоса свидетельствовала об этом.

Трактирщик окончательно успокоился и даже обрадовался. Одной, (да и какой еще!), морокой меньше – избавляться от мертвой шлюхи.

- Поделом ей! – Мелькнуло в голове. – Поганая была семейка! – Про сгоревшую вместе с остальными домочадцами Илвы усадьбу он знал. Недаром шлюха пьянствовала второй день у него в трактире, оплакивая свою мамашу.

Хозяин так развеселился, что решил никого не искать сегодня для уборки, а сам ретиво принялся расставлять разбросанную мебель. Схватив метелку, также быстро и ловко, несмотря на значительное брюшко, в другое время мешавшее движениям, сгреб в несколько кучек черепки, собрал в совок и выкинул на улицу. Той же метлой тщательно размазал по полу пятна неизвестного происхождения. Про кровь старался не думать, иначе мысль материализовалась в «ароматы» скотобойни, приторно щекотала ноздри, подозрительно бурчала в желудке, а слюна превращалась в горьчайшую желчь, колом застревавшую в горле.

Позднее, страшную историю, разыгравшуюся в трактире, как он утверждал прямо на его глазах, с удовольствием пересказывал всем интересующимся, с каждым разом, на ходу приукрашивая ее новыми ужасающими подробностями, от которых у вопрошавших волосы вставали дыбом и глаза вылезали из орбит. А трактирщик лишь крестился и завершал свое повествование неизменной фразой:

- Как сам спасся, до сих пор не ведаю! Святая Дева Мария – заступница уберегла.