Проклятие рода

Когда они с монахом-провожатым прошли насквозь весь детинец почти до самой Воскресенской башни - противоположного выхода из Каменного Города, глухие темные стены внутреннего ограждения Владычного двора, наконец, обозначили проем с плотно затворенными створками. Монах тихонько постучал, полотно тут же шевельнулось, приоткрылось узкой щелью, впустившей их внутрь. Теперь они находились на огромном дворе, справа по-прежнему серой глыбой высилась Святая София, впереди находились, как подумал пастор, митрополичьи покои – нижний ярус каменный, два других деревянные, связанные со всеми постройками и церквями сплошными крытыми галереями-переходами. Он не ошибся. Вперед выдавалось большое входное каменное крыльцо на двух столбах, с шатровым верхом, крытым тесом. С крыльца дверь вела, видимо, прямо в палаты, но провожатый повернул вбок и стал подниматься наверх по лестнице, в деревянные жилые хоромы.

Прошли сквозь передние сени - миновали три образа в деисусе в резном тройном киоте, подложенном слюдой. Монах крестился, Иоганн следовал его примеру, не забыв скинуть с головы шапку. Вошли в столовую, монах остановился, пропустил Веттермана вперед – вновь три образа в деисусе в серебряном вызолоченном окладе и в резном киоте, отдельно большой образ Распятия с медной позолоченной лампадой перед ним, еще несколько икон – Спаса Нерукотворного, Богородицы, Московских чудотворцев, Николая Угодника. Посередине помещения располагался мощный дубовый стол, две скамьи липовых, в наружной стене четыре окошка с внутренними раскрашенными затворами и слюдяными оконницами, в углу зеленоватая муравленая печь.

- Владыка приказал здесь обождать. – Впервые за всю дорогу прозвучал голос монаха. Иоганн обернулся, но провожатого уже простыл и след. В ожидании хозяина палат пастор принялся внимательно рассматривать русские иконы, которые весьма отличались от тех, что он видел с детства в католических храмах, до того, как они стали протестантскими и по непонятной до сих пор для него причине были удалены прочь, и даже кое-где уничтожены.

Их непохожесть заключалась в особой аскетичности образов, двухмерности пространства. Здесь мир был развернут на плоскости и виден весь, как на ладони. Глубина пространства отсутствовала, не было жизненной перспективы, все открывалось взгляду вполне доступно и одновременно таинственно скрыто для души. Лики святых выглядели спокойными, отрешенными, строгими. От образов веяло холодной святостью и печалью, словно они, старцы, Апостолы, Архангелы, Богородица и сам Вседержитель (Спаситель) знали какую-то тайну, которую они пока еще не готовы открыть человеку.

- Все создано только для раздумий и молитвы. Ничто не отвлекает человека от Бога в глубине молитвенного молчания. – Подумал Веттерман. Иконы дышали печалью еще не пробудившейся или уже уснувшей природы, как это происходит ранней весной и поздней осенью, в них таилась скрытая тоска по непостижимому потустороннему для человека миру, но вместе с тем призывающему стремиться к нему, взойти на эту лестницу, ведущую в небо. Почему-то сейчас Иоганн почувствовал сходство икон с белокаменными церквями, такими же аскетичными, холодными и бесплотными, символами вечности времени или… неба, опустившегося на землю, вошедшего в человека вместе с этими иконами-загадками русской души.

- Чем лики-то Божии вашему Лютерову помешали? – Кто-то внезапно спросил из-за спины. Голос был густой и приятный.

Веттерман вздрогнул от неожиданности и повернулся. Перед ним стоял высокий худой монах, одетый в черную рясу и мантию. На голове его был остроконечный капюшон с двумя длинными, закрывающими спину и грудь полосами черной материи – куколь. Худощавое лицо с прямым, чуть длинноватым носом и впалыми щеками, откуда начиналась седая поросль длинной бороды. Глубоко сидевшие чрезвычайно выразительные и живые глаза, внимательно и с чуть заметной усмешкой, смотрели на пастора. На груди висел огромный серебряный крест, прикрываемый левой рукой. Спина выпрямлена, хоть и на посох опирается, но то не опора для немощной плоти, а символ власти архиерейской.

- Архиепископ Макарий! – Догадался пастор, склонился в поклоне:

- Храни вас Господь и Пресвятая Дева Мария! Мир дому вашему, ваше высокопреосвященство!

- И тебя, отче, храни Пречистая Богородица и Спаситель! Зови меня проще: владыко. – Отозвался архиепископ. – Так чем святые образа помешали вашему Лютерову? – Повторил Макарий и тут же засыпал другими вопросами. – Одной лишь верой спасется род человеческий? А ты, как считаешь? Одной веры хватит? Без икон, без таинств, без покаяния, без страха Божия?

- Любовью… - Тихо ответил Веттерман слегка смущенный тем градом, что обрушился на него, хотя митрополит смотрел по-прежнему спокойно и даже ласково, без малейшей тени раздражения.

- Любовью… - Удивленно повторил за ним владыка. - Плохой ты ученик Лютеров… - усмехнулся в бороду, - коль об одной Любви глаголешь… яко нестяжатели наши… Ваш-то только Верой спастись предполагает… О главном, о страхе Божьем, все забывают!