Проклятие рода Плавциев

— Нисколько, — ответил он, покачав головой. — Не верю в оракулов, пророчества и прорицания. И великий Эпикур тоже предостерегал от гаданий, утверждая, что они не имеют никакого отношения к реальной жизни, впрочем, как и сны, которые многие считают посланиями небес… Между нами, Паулина, даже само существование богов мне всегда казалось маловероятным, притом что, как настоящий римлянин, я спокойно клянусь именем Августа и соблюдаю умилостивительные обряды, предписанные древними обычаями отцов. Но это говорит только о моей добропорядочности как гражданина, а не о личной вере. К счастью, в Риме каждый волен верить в какого угодно бога или, напротив, вовсе ни в какого, главное, чтобы не нарушать законы.

— Тебе не кажется, что уж очень скептически ты смотришь на мир? — спросила Паулина. — Будущее покоится на коленях богов, которым оно, конечно же, известно…

— Но они вовсе не спешат поделиться своим знанием с нами. Убежден, Паулина, ты и сама сомневаешься во всех этих прорицаниях, однако предпочитаешь делать вид, будто веришь им, вместо того чтобы подумать о гораздо более страшных объяснениях внезапных смертей, случившихся в вашем доме.

— Что ты имеешь в виду? — спросила женщина слегка дрогнувшим голосом.

— Убийство, моя дорогая, убийство.

— Нет! — вскричала матрона, зажимая себе уши. — Ты и думать об этом не должен, Аврелий! Мы же одна семья…

— Ну и что? — цинично прервал ее сенатор. — Большинство убийств совершается именно в семьях. Где, как не в стенах родного дома, среди людей, живущих бок о бок, возникает самая яростная ненависть, вспыхивают самые жгучие страсти, рождаются зависть, ревность, жадность… Императорская семья — подтверждение этого: сколькие из рода Юлиев-Клавдиев умерли от старости, а сколькие — от кинжала и яда?

— Хватит! — простонала матрона. — Даже подумать не могу, что…

— Нет, ты веришь в судьбу не больше меня, Паулина, и ты не одобряешь решения Плавция! — твердо заявил Аврелий.

— Это верно, — согласилась женщина. — Но он так хочет. Может быть, мои взгляды устарели. Я — старая патрицианка и привыкла думать, что предки важнее потомков. Признаю — Сильвий достоин похвалы, если учитывать его происхождение. Кроме того, я же сама его воспитала, я уважаю его ум, его серьезность, по многим причинам я всегда предпочитала его другим сыновьям Гнея. И я вполне уверена, что он достойно выполнит свои обязанности и будет управлять имением лучше, чем это делал бы никчемный Секунд или мой сын Фабриций, которого интересует только война. Но при всем при этом я не могу забыть, что Сильвий рожден рабыней!

— Времена меняются, Паулина, — спокойно возразил Аврелий. — Нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Я сам назначил своими наследниками моих вольноотпущенников.

— И ничего не оставил своей бывшей жене? — поинтересовалась матрона, надеясь, что вопрос не покажется слишком бестактным.

— Совершенно ничего, — ответил сенатор. — Фламиния нисколько не нуждается в моей помощи. Не говоря уже о том, что я не видел ее лет десять и за все эти годы ни минуты не страдал из-за ее отсутствия.

— Как изменился мир со времени нашей молодости… Тогда выходили замуж и женились по любви…

— Ошибаешься, Паулина, — холодно произнес Аврелий. — И тогда тоже все браки совершались ради семейных союзов или политических выгод, да и длились они ровно столько, сколько требовалось людям, так или иначе принимавшим в них участие. Только вот в твоем случае все сложилось по-другому.

— Знатность рода теперь уже ничего не стоит, верно? И все же мы были становым хребтом Рима… Это мы, Аврелий, создали великий Рим.

— Разве какой-то человек оказывается мудрее другого только потому, что его прадед заседал в сенате? Или какой-то солдат становится храбрее оттого, что его предки вместе со Сципионом бились при Заме?[42] Происхождение не имеет значения, Паулина, формирует человека воспитание. Сильвий, например, действительно мог бы стать самым достойным наследником Гнея, если бы, конечно, не постарался помочь богам избавиться от братьев.

— Это исключено, — сказала Паулина, качая головой, — юноша не способен на насилие.

— Нередко наиболее миролюбивые люди носят в себе самые глубокие и сильные обиды и могут внезапно выйти из себя по причинам, которые со стороны кажутся незначительными, — заметил сенатор. — У Сильвия есть только один недостаток: он слишком серьезен. А я никогда не доверяю людям, которые не умеют смеяться. Тебе известно, что он называет отцом одного раба?

— Это Прокул, слуга, который взял к себе его мать, когда Гней уехал во второй раз. Мой муж какое-то время слыл распутным человеком — он мог потерять голову из-за какой-нибудь, женщины, но потом, как правило, она быстро надоедала ему, и он бросал ее. Из-за меня он тоже совершал безумства…

— Но ты еще не надоела ему и, думаю, никогда не надоешь.

— Думаю, ты прав. Подумать только, ведь поначалу я с такой любовью отнеслась к Сильвию… — Разволновавшись, она умолкла.

— А этот Прокул?