Пророчество о пчелах

Ему дают два полных графина пахучей жидкости, припорошенной травами. На верхнем этаже собралось два десятка мужчин в бежевых мантиях без рукавов, с красными разлапистыми крестами на груди и на спине. Они сидят за длинным столом.

Обстановка напряженная, все хранят молчание. Менестрель играет на арфе, но всем двадцати, очевидно, не до веселья.

Один, возвышающийся над остальными, как будто дремлет: подпер руками подбородок и смежил веки. Наливая ему вино, Эврар так боится его разбудить, что со страху допускает оплошность: со звоном роняет на пол вилку.

Великан открывает глаза. Эврар пятится назад и обливает его вином.

– Тысяча извинений, мессир!

Он пытается промокнуть пятно собственной полой, но великан хватает его руку и крепко стискивает.

– Ты кто? – басит он.

– Простите, я не нарочно!

– Твое имя?

– Эврар Андрие, мессир! Я мигом снесу все мокрое в стирку!

Гневная гримаса сменяется добродушным выражением лица.

– Оставь, это неважно. Сколько тебе лет?

– Семнадцать.

– Послушай, Эврар, сейчас, когда я сидел с закрытыми глазами, ты решил, что я сплю?

– Так и решил, мессир.

– Нет, я размышлял. Я просил Господа подать сильный и ясный знак, чтобы я понял, как выйти из гибельного положения, в котором мы оказались. Ты потревожил меня в этот самый момент, это было как ответ. Вот я и решил, что знак – это… ты. – И великан приставляет палец к груди Эврара.

Другие рыцари, сидящие вокруг стола, слышали эти странные слова. Они молча смотрят на Эврара, багрового от смущения.

– Тебя я и ждал, – продолжает рыцарь. – У тебя есть сомнения?

– Не знаю, мессир… – лепечет Эврар, чье единственное желание сейчас – удрать на кухню.

Но рыцарь не отпускает его, крепко держа за руку.

– Идем!

Он встает и тянет его за собой к двери.

– Раз ты и есть знак судьбы, которого я ждал, то тебе я и отдам то, что должен.

При этих его словах за огромным столом воцаряется тяжелая тишина.

Рыцарь и Эврар выходят из зала, идут по коридору, спускаются по лестнице.

– Знаешь, кто я? – слышит Эврар вопрос.

– Вы – великий магистр ордена тамплиеров, – отвечает юноша, потупив взор.

– Известно тебе мое имя?

– Нет, мессир.

– Я Гийом де Божо. Хочешь стать тамплиером?

– Я недостоин этой чести, мессир.

– Мы здесь – двое равных. Опыт возраста должно передавать юным. При этом…

Он открывает дверь, зажигает факел и шагает дальше по новому коридору.

– При этом, говорю я, сложное положение требует неожиданного ответа. Отныне для меня ответ на все вопросы – это тот, кто явился мне в тот момент, когда я попросил о помощи, то есть ты, Эврар Андрие.

– Я? Но я – ничто!

– Веская причина, чтобы стать всем!

– Это приказ, мессир? Я должен принять обет?

– Я властен незамедлительно посвятить в члены ордена. Ответь, ты обручен?

– Нет.

– Имеешь долги?

– Нет.

– Принадлежишь к другому ордену?

– Нет.

– Здоров телом и духом?

– Да, то есть думаю, что да…

– Ты осужден, отлучен?

– Нет.

– Итак, ты мужчина старше шестнадцати лет, свободный, не увечный. С этого мгновения я, великий магистр ордена, посвящаю тебя, если на то есть твое желание, в тамплиеры.

Он стягивает с себя белую накидку с красным крестом и надевает ее на Эврара, потом заключает его в объятия.

– Все, дело сделано. Пошли.

Они шагают дальше по коридорам цитадели.

– Знаешь ли ты, брат, каково нынче политическое положение в месте, где мы находимся, в Сен-Жан-д’Акр?

– Это последний город, сопротивляющийся армии турецких захватчиков.

– «Турками» называют всех мусульман, эти – мамлюки султана Аль-Ашраф Халиля. Султан считает эту землю своей и намерен забрать ее любой ценой. Дело чести! Я старался нащупать дружественный компромисс, но ничего не добился. Впереди разрушение, насилие, ненависть и месть. Здешние жители заплатят самую тяжелую цену. Это то, чего я пытался избежать.

Он сжимает челюсти, чтобы сдержаться и не высказать все, что лежит у него на сердце.

– Я не переставал предлагать баронам-латинянам вести переговоры, но они слишком долго разбирались со своими внутренними дрязгами, а потом уперлись. Теперь они воображают, что крепость можно удержать благодаря ее неприступным фортификациям, отваге и героизму ее защитников.

– Они заблуждаются?

– Еще как! Этими речами они отвлекают чернь, на самом же деле отвага и героизм чаще всего заканчиваются гибелью. Это совсем не то, что нам нужно. Я думаю о будущем.

– Я не должен геройствовать?

– Ни под каким видом! Думай первым делом о том, чтобы выжить. Если для этого придется бежать без оглядки – беги, не стесняйся. Лучше трусливый, но живой солдат, чем храбрый, но мертвый. Лично у меня такой девиз.

– Мы сокрушим мусульман!

– Ничего не выйдет. Мусульмане наступают с пятого апреля, их видимо-невидимо. У султана Аль-Ашраф Халиля превосходство в числе: в его армии 160 тысяч пеших воинов и 60 тысяч конных. У нас соответственно всего 17 тысяч и семьсот. Да и то к нашей пехоте я причислил паломников – плохо вооруженных и неопытных.

– Получается, нас в десять раз меньше…

– А еще надо помнить о десяти тысячах рабов, которых заставят рыть подкопы под стенами для их обрушения. Я уж не говорю о катапультах и прочих метательных орудиях.