Пророчество о пчелах

Александр огорчен отсутствием в меню бифштекса с жареной картошкой и вынужден довольствоваться местными кушаньями: салатом из баклажанов, салатом из красного перца и помидоров, хумусом, тхиной, огурцами с творогом, бурекасами – солеными пирожками со шпинатом, соленым йогуртом с оливковым маслом и фисташками. Рене решается на еще большую экзотику, восходящую к культуре идиш: гефилте фиш (фаршированного карпа), пастрами с маринованными огурцами и латкес (картофельные оладьи).

Поскольку все трое не обедали, их мучит голод, и они охочи до новых вкусов.

– Что у вас за проблема?

– Я не хочу, чтобы твой отец меня обставил, – хмуро отвечает Рене.

– Как все это выглядит?

Александр начинает объяснять таким тоном, словно речь идет о кулинарном рецепте:

– Я являюсь в виде ангела в тоге, с большими белыми крыльями, чтобы диктовать человеку 1121 года, видящему и слышащему меня во сне.

– Я тоже, – говорит Рене. – Мы диктуем нашим старинным «я» текст пророчества, ничуть не отличающегося от истины, потому что знаем наше прошлое – их будущее.

– Ничего не скажешь, успокоили! – иронизирует Мелисса, чтобы разрядить обстановку. – Мне уже казалось, что вы оба лишились рассудка из-за своих сеансов регрессии.

Рене и Александр через силу смеются и продолжают изучение упоительной еврейской кухни.

– Сперва все казалось простым и забавным, – начинает рассказывать Александр. – Но потом я стал сталкиваться с трудностями. Какое событие предпочесть? Увлекательная проблематика! Ясное дело, сначала был соблазн говорить о том, что казалось мне определяющим. Но это не обязательно должно было заинтересовать человека XII века.

– Мой «клиент» несколько туповат, – признается Рене. – Бывает, он понимает меня как-то криво, приходится тратить время на исправления. Моя цель в том, чтобы он записывал только то, что понял.

– Проблема в том, – подхватывает Александр, – что Гаспар толкует некоторые услышанные от меня вещи в меру своего воображения. Чувствую, порой его тянет «изобретать», слушаться собственной интуиции. Например, он уверен, что грянет Апокалипсис и что явится Мессия. Ему непременно нужно было вписать это в текст.

Рене вздыхает.

– Обрати внимание, Моисей тоже, наверное, интерпретировал сказанное Богом. Когда Бог изрек: «Не укради», Моисей решил, что речь идет о присвоении чужого. А вдруг речь шла о самолетах, сжигающих керосин и загрязняющих небеса?[31]

У Рене отлегает от сердца, когда он может делиться с Александром своими волнениями и затруднениями. Еда тоже действует на него умиротворяюще.

Александр пользуется благодушным настроением Рене, чтобы предложить:

– Вскроем наши карты, Рене. Какой угол зрения ты избрал?

– Сначала вы скажите.

– Скажу: я избрал политику. Я толкую о королевствах, империях, вторжениях, союзах, изменах, добираюсь до холодной войны, терроризма, всевластия банков, взлета религиозного фанатизма. Теперь твоя очередь.

– Я веду рассказ в хронологическом порядке, столетие за столетием. На первом месте у меня технология. Я говорю об открытии Америки, изобретении пороха, астрономии, книгопечатании, автомобилях, самолетах, первых шагах человека по Луне, компьютерах, обыгрывающих человека в шахматы, мобильных телефонах.

– Как все это по-мальчишески! – морщится Мелисса. – Можно было бы поступить оригинальнее.

– Что ты предлагаешь? – спрашивает ее отец.

– Как насчет супружества? Разве не это – величайшее приключение человечества? Мы трое находимся здесь только потому, что наши родители встретились, возжелали друг друга, любили друг друга.

Александр улыбается.

– Прекрасно, вот и поведай, как бы ты рассказала об этих девяти веках. Очень любопытно узнать.

– Я бы рассказала об отмирании насильственных браков и приданого, об истории развода, о разных видах женского обрезания, об изнасилованиях, гаремах, китаянках с перевязанными ногами – короче, о тех мрачных временах, когда к женщине относились как к скотине, когда ее покупали, продавали, мучили, эксплуатировали. Потом я заговорила бы о появлении первых женщин-политиков: царице Хатшепсут, царице Савской, Клеопатре, царице Пальмиры Зенобии, царице Иудеи Саломее, берберской царице Кахине, корейской королеве Сендок, китайской императрице У Цзэтянь, японской императрице Го-Сакурамати, Екатерине Медичи, Елизавете Первой Английской, не забыла бы, раз уж мы находимся здесь, израильского премьер-министра Голду Меир.

– То есть тебя занимает не супружество, а статус женщины, – уточняет Александр.