—
Чак очнулся от яркого солнечного света, который бил ему прямо в глаза. Он зажмурился и повертел головой, как бы пытаясь сбросить тяжелое наваждение.
Все тело его разламывалось от боли. Болела каждая мышца, каждый сустав, каждый нерв вздрагивал, Чак казался себе просто искромсанным куском мяса.
Чак с трудом выбрался из машины. Несколько раз присев, он поднял над головой руки.
Было десять часов утра. Чак распахнул багажник и вытащил из сумки карабин Билли. Он быстро собрал его, забросил на плечо и, спотыкаясь на каменистой дороге, не прячась, открыто пошел вперед.
Раны на лице и руках кровоточили, но Чак не обращал на это внимания… Сильно саднило плечо и, вздрагивая, сжималось в груди сердце.
Чак облизывал побелевшие, пересохшие губы и, не обращая внимания на боль и усталость, двигался к дому.
Дом казался совершенно безжизненным, и даже собак не было во дворе.
Стефани чуть-чуть пришла в себя, когда выпила немного бренди. Но ее руки все еще продолжали дрожать.
— Джон, мы должны немедленно уехать отсюда, — первое, что смогла сказать Стефани.
— Успокойся, что с тобой, — попытался успокоить жену Джон. — Скажи мне, что такое случилось? Ведь все уже позади!
— Нет! Это все неспроста, — Стефани заглянула в глаза мужа.
— Стефани, я тебя не понимаю, что ты имеешь в виду?
— Не знаю, — задумчиво проговорила Стефани. — Но ты вспомни, подумай — машина, у которой отвалилось колесо на горной дороге, теперь этот обвал…
— Стефани, ты просто очень мнительная. Теперь все уже позади и нам нечего бояться.
— Нет, Джон, я чувствую, что здесь что-то не так…
Джон нервно расхаживал по гостиной возле незажженного камина.
— Стефани, что, собственно, изменилось? Почему мы должны ехать?
— У меня, Джон, неспокойно на душе. Мы должны уехать!
— Уехать… — грустно усмехнулся Джон. — А как мы это сделаем, ведь всю дорогу завалило камнями.
— Но ведь что-то делают в таких случаях? — пожала плечами Стефани. — Наверное, вызывают рабочих, технику, расчищают завал…
Тут взгляд Стефани упал на телефон. Она подбежала к аппарату, и, еще не зная, куда будет звонить, сняла трубку.
Та ответила ей тишиной.
Стефани с испугом посмотрела на своего мужа.
— Джон, она молчит!
Джон подошел и несколько раз ударил пальцами по рычагам старомодного аппарата. Но это ничего не изменило. Трубка так и продолжала молчать.
— Джон! Я же говорю тебе, что здесь что-то не так!
— По-моему, ничего страшного. Ведь мы же хотели пожить вдвоем, чтобы нам никто не мешал.
Джон забрал из рук жены трубку и вновь положил на аппарат.
— Теперь-то нам уж точно никто не помешает. И мы будем с тобой вдвоем все оставшееся от двух недель время.
— Ты что! Мы даже не можем никуда позвонить! Джон, так невозможно жить!
— А разве ты куда-нибудь звонила, когда мы жили в отеле? — пожал плечами Джон.
— Но ведь там кругом были люди! Всегда кто-то мог прийти на помощь.
— Ну что ж, теперь придется привязывать записки к лапкам голубей и отпускать их.
— Ты еще скажи — к хвостам собак, — пошутила горько Стефани. — Неужели ты ничего не можешь сделать? Должен же быть какой-нибудь выход!
— Выход один — собираться и идти пешком тридцать миль по солнцепеку по горной дороге. Если хочешь, можешь собираться. Я поднесу вещи.
Стефани устало опустилась на диван.
— Нет, Джо, так не пойдет.
— Значит, нужно попытаться связаться с Фрипортом.
— А как ты это сделаешь? Ведь телефон не работает!
— Значит, нужно попытаться починить телефон. Никакой мистики в этом нет. Просто оборвало линию во время камнепада.
— Джон, я боюсь… — прошептала Стефани.
— Ну чего ты можешь бояться? Подумай, ничего не изменилось. Просто дорогу засыпало камнями. И это просто чудо, что нам удалось спастись.
— Вот это-то меня и беспокоит. Один раз я спаслась чудом, теперь во второй… И если бы тебя не было рядом со мной, я бы погибла.
— Теперь мы с тобой будем всегда вместе, Стефани, и тебе ничего не угрожает… Я пойду, посмотрю, что случилось с проводами. Если можно, соединю их, и мы вызовем спасателей из Фрипорта.
— Джон, давай не сейчас! Все равно сейчас ты ничего не разглядишь. И я боюсь оставаться одна!
— Ну хорошо, я хотел, как лучше, чтобы ты немного успокоилась. По мне, так мы могли бы оставаться тут всю жизнь.