Прощай и будь любима

– Лапушка, ты почему здесь? Болит голова?.. Я знаю точки, на которые могу нажать – и голова пройдет.

Протянул руки к моей талии (не там ли искал «точки»?), но я встала и выложила все, что думаю:

– Не надо! Неужели ты согласишься на это турне? Опустишься до эстрады? Не смей этого делать!

– Что-о? – удивился он. – Ты мне запрещаешь? Да я даже ради эксперимента соглашусь!

– Любитель экспериментов!

– Ну ладно, я не люблю сцен!

Я не слышала от него такого тона – видимо, в нем действительно течет казацкая кровь, да еще в смеси с индийской!

– Мы едем? – спросил он. – Пора в Москву.

Тут на меня что-то нашло, и я в отместку отказалась ехать.

Хозяйка (умная женщина), глядя мне в глаза, сказала:

– Дорогая, а вы совсем не влюблены в этого вашего певца… Вы независимы от него – редкой свободы женщина!

Возвращаясь в Москву, я невольно задавала вопрос: действительно ли я не влюблена? Ведь мне с ним так интересно! Благоразумие отталкивает – или?.. или сердце Пенелопы все еще занято Одиссеем?

В голове крутились советы-мысли Кирика: «Ни с кем себя не отождествляй!.. Учись говорить со мной на расстоянии, мысленно совершать путешествия… Фокус любви в том, чтобы не чувствовать присутствия и не чувствовать отсутствия: просто объект рядом. Хотя может пройти и год, и два. Не так ли? Женщина – это путь открытия иных миров… Медитация – выход из любого положения, живи с установкой „Да!“».

…Признаваться – так признаваться во всех «грехах». Так, Саша? Годы идут и идут… Кирик уехал. Вскоре на горизонте замаячил новый знакомец – тоже потенциальный «жених». А сопровождение, можно сказать, было драматическим, чуть ли не шестая симфония Чайковского.

Стоял блеклый, без красок день. Настроение, сходное с сентябрьской погодой. С подругой сели на катер у Речного вокзала. Вода – свинцового цвета. Туристы травили анекдоты, пели походные песни. Общая цель – «Солнечная поляна», но уже накрапывал занудный дождик.

Подруга (тоже со школьных лет) рассказывала про своего парня. Он груб, резок, настойчив, но все равно она его любит. Отчего-то мужская резкость привлекательна – может быть, женщина принимает ее за силу? У них не влюбленность – связь, они «живут», но от него ни полслова о свадьбе. Вера уверена, что на самом деле он гораздо лучше, чем кажется (тоже типичное женское оправдание). Я с грустью слушала ее и думала: любовь ее слепа, лишена гордости, зато я, кажется, не стану рабыней артиста-йога. Или стану?

Не удалось даже искупаться в водохранилище. А когда пришла пора возвращаться – заголубело небо, заблистали капли на кончиках веток. Ели – как малахитовые изваяния, солнце – будто пышный каравай хлеба, а воздух такой, что хочется схватить его в охапку, он проникает в сердце, в кровь, делаешься как бы больше, а мысли – легче, воздушнее…

Увы! Катер гудит-зовет. Снова Вера жалуется на «незаконного». Снова поют туристы и травят анекдоты, заговаривают с девушками. Один подмигнул нам и продолжил песню про девушку, зубного врача, которую бросил герой-турист, а потом оказался в ее кабинете, и она выдрала ему четыре здоровых зуба: «В тазу лежат четыре зуба, и я как безумный рыдал, а женщина-врач хохотала – я голос Маруси узнал».

И снова анекдоты… Между тем рыжеватый паренек с голубыми глазами не сводил с меня глаз. До самого конца, до Москвы.

И в метро оказался рядом на эскалаторе. Заговорили. Он попросил телефон. В нем было что-то располагающее, улыбчивое, – звали его Юра, Юраша, – и я дала свой номер телефона. Сказал, что на днях едет в командировку на Памир, а вернувшись, непременно позвонит.

Настроение у меня было шальное – пошутили, посмеялись и хватит, наверняка больше не увидимся. Только судьба задумала устроить мне испытание…

…Была полночь. Такси мчалось по Рублевскому шоссе, октябрьская чернота выползла на дорогу. Мы возвращались после дня рождения с подругой Леной и ее мужем. Ровное (правительственное) шоссе, мерная скорость. Все трое дремали, вспоминая утку с яблоками, сладкую «Лидию», вкусные пироги. Укачивало. Мысли, как паутинки, переплетались в голове, образуя абстрактный рисунок… В памяти почему-то всплыл «Портрет Сальери» – Лена утверждала, что это Антон Рубинштейн.

И вдруг сквозь смеженные веки вспыхнуло что-то красное – и сразу темнота!.. Я ничего не чувствовала, сознание отключилось.

Пришла в себя лишь на третий день, в больнице. Лена пострадала немного, ее муж лежал в реанимации, а я при аварии повела себя странно: вышла из машины, встала на обочине, крепко держа сумочку. «Скорая помощь» уже собиралась уезжать, когда меня кто-то заметил… Оказывается, шок может быть таким: человек делает что-то, но его как бы нет…

Перелом руки, шрамы на голове и сильное сотрясение мозга – цена нашего возвращения с веселого дня рождения. Медленно и долго шло выздоровление.