Прощай и будь любима

Не давай иссякнуть тому источнику, который зовут Любовью.

Дарю тебе поцелуй самозабвения, согревающий и растворяющий.

Твой „азият“.

Кстати, занятная статейка о Мюнхгаузене в журнале „Наука и жизнь“ № 10.

Очень, очень, тысячу раз очень надеюсь, что ты все же явишься в Ашхабаде. Если мешают болезни – я тебя вылечу, а вообще-то, по-моему, они у тебя мнимые. Трижды постучи пальцем по лбу и трижды повтори эти слова, хорошо?

Между нами слишком много песков, степей и лесов, чтобы видеться. Но – разве уже сделаны все дела с туркменскими писателями? Ты же еще даже не все повидала на знаменитом нашем базаре.

Итак, я живу надеждой. И, значит, она сбудется, сбудется, сбудется!

К. С. Бродяга-бард».

* * *

А все-таки Валентина написала бумагу о командировке в Ашхабад (там была неделя детской и юношеской книги) – и ей разрешили. Летела в самолете – думала не о барде, а все-таки о профессоре Венчикове: ведь в тот раз не сказала ему о главном (опухоли). Увы! Венчиков был в отъезде, и все три дня она провела с Кириком.

Опять была его компания, его (разведенная, строгая) жена, посетили художников, побродили по базару, похожему на «Тысячу и одну ночь», с писателем выступили в библиотеке, а потом…

Он пел, конечно, а потом была черная южная ночь… Ночь обнимала их и уносила куда-то высоко-высоко, в горы. Удивительно: обнимая ее, он тихо смеялся – такой странный, эротический тихий смех… Тина не узнавала себя. Неужели это происходит с ней, посредине ее несчастной жизни, после приговора на Каширке?..

На этот раз уже спустя неделю пришла его трогательная открытка:

«С твоим отъездом оборвалась моя связь с цивилизованным миром. Теперь, чтобы согреть себя изнутри, я вызываю твой образ и греюсь от него. Вчера ночью вышел на пустырь возле моего дома, звезды, как сумасшедшие, смотрели со всех сторон. Я выбрал одну, самую яркую и радостную, и подарил ее тебе. Так подойди же к ней, возьми и храни. Пусть она будет твоим талисманом».

Следующую весточку из Ашхабада Тина ждала почти месяц:

«Здравствуй, моя хорошая! Очень мне недостает общения с тобой – той радости понимания друг друга без слов, какого-то странного взаимного „облучения“.

Неоднократно пытался пробиться к тебе, но никак не удается. Бывает так – полоса живой связи дается жизнью, потом вдруг линия как бы „перекрывается“. Может быть, это для того, чтобы переварить пережитое?

Жизнь моя снова пошла по привычным каналам – институт, дом, друзья. Навестил Венчиковых. Бодрятся, но малость грустноваты – Анат. Ив., возможно, вынужден будет уйти на пенсию, Екат. Вас. теряет надежду на утверждение ее работы. Что сумел и как умел, передал Ан. Ив-у о своих встречах, переживаниях, книгах.

Радость расставаний. Не безразличие. А именно радость расставаний – как явственное ощущение того, что внешнее расставание ничего не меняет, что мы все равно вместе. Я привез с собой обильный и ценный багаж человеческих общений. Ты занимаешь особое место во всей этой внутренней вселенной. Ты – как теплая, родная планета, которой всегда доверяешь, где так хорошо и просто. Спасибо тебе.

Ухватился вчера, как за спасение, за свои тетрадки с записями – с „протоколами“ пробуждения. Вновь ощутил живое дыхание неотчужденной Реальности, но – тут же водоворот внутренних подводных течений – острых, холодных, мутных – закрутил меня и ревниво увлек и вовлек в себя. Ничего. Я уже не только выныривал из пучин к солнышку, но и грелся иной раз под его лучами. Будем учиться.

Тина, милая! Очень хочется говорить с тобой. Нам всегда есть о чем говорить, даже когда мы молчим. Я понимаю, что тебе кое-что во мне трудно, но, видно, эти трудности входят в целое моей психики, а может быть, они даже нужны. Главное же – интенсивность Бытия, что без трудностей вряд ли бывает.

Пиши, когда сможешь.

К. С.»

«Дорогая моя „сурьезная“ женщина!

Прими всяческие поздравления от несурьезного (хронически) мужчины к женскому всеобщему празднику! Желаю тебе всегда чувствовать себя женщиной и иметь успех у мужеского полу!

Получил я твое письмецо, вернувшись из Душанбе, куда махнул на последние деньки каникул. Все ждал своих саратовцев, кои обещали быть после сессии. Но… и поныне. Никто что-то ко мне не едет. Как бы все это пережить.

Перевел начерно ¾ интереснейшей (для меня, конечно) вещи некоего Франклина Меррела-Вольфа „Пути в иные измерения“. Перекликается с „Центром циклона“ Джона Лилли, который вывел меня этой весной в необычное состояние радости и понимания. Пытался тут применить его технику психологического толка к другим – работает. Если захочешь когда-нибудь в этом повариться, охотно займусь с тобой…