Прощай и будь любима

Вероника Георгиевна усмехнулась, схватила веер, опять закурила. Косо взглянув на дочь, добавила:

– Я сказала Петру: «Если ты спасешь его, я выйду за тебя замуж»…

Тут Вероника Георгиевна встала во весь рост – высокая, горделивая, все еще красивая, махнула рукой и, услыхав звонок в прихожей, прижала палец к губам:

– Отцу – ни слова. – И добавила: – Скорее бы уж ваша свадьба!

– Мамочка, у нас не будет свадьбы. Просто посиделки. Нет денег, мы лучше съездим куда-нибудь.

– Ну, как знаешь.

Будни на Басманной

Петр Васильевич, человек незлобивый, возвращался с работы усталый и садился к телевизору. На этот раз – Вероника Георгиевна сразу это поняла – он был не в себе.

– Что случилось?

– Да ничего, просто устал, – отвечал он.

– Знаю я, как ты устаешь! Говори, в чем дело!

– Не так о Филе болит моя душа, – признавался он, – как о дочке. Злой какой-то этот Слава. Меня сталинистом обзывает.

– Ты и есть сталинист, только какое его собачье дело! – заметила супруга.

– Может быть, мы с тобой делаем что-нибудь не так?

– Иди сюда… – поманила, улыбаясь, Вероника Георгиевна. Он приблизился. – Петька! Ты дурак! Умный, но – дурак! Перестань ныть. Взрослому нашему оболтусу давно пора… Тина тоже девица перезрелая, так что пусть вьют свои гнезда, а нам помалкивать надо.

– Но Слава меня пугает…

– Это их выбор – не наш! – прикрикнула мадам.

– Филя говорит, что ему на работе обещают дать квартиру.

– Нашему носорогу все рисуется в розовом свете.

Прозвище «носорог» теперь бы следовало поменять, например, на ослика, мула: Ляля водила его на веревочке… Услыхав телефонный звонок, Филя каждый раз срывался с места и судорожно хватался за трубку, да еще и закрывал дверь. По зову Ляли мчался в любую точку Москвы. Вероника Георгиевна не упускала случая уязвить сына:

– Филипп, когда ты станешь мужчиной? Пора уразуметь, что женщины любят характер, личность, сопротивление, а ты… по первому зову бежишь.

– Глупости! Любовь и преданность всегда вознаграждаются, – бурчал он.

– А ты не догадываешься, почему у меня до сих пор водятся поклонники? Есть с кем пойти в театр, на премьеру? Отец твой этого не любит. Да потому что я владею чувствами и ниже вот этой броши, – она дотронулась до таинственно мерцающей овальной камеи, – никого не пускаю. Ты же с первого дня отдался в рабство. Горе-победитель! Эх, ничему я вас с Тиной не научила…

– Как ты могла научить, если никогда никого не любила?

– Ха-ха-ха… – рассмеялась она. – И это ты говоришь женщине, у которой корешки затерялись в стране франков? Где придумана фраза: «Шерше ля фам»?

– Если хочешь знать, я читал, – упрямо продолжал Филя, – что французские женщины похожи на… шампанское: мало вина и много пены.

– Ну-ну, поглядим, каким будет твое вино… Может быть, настойкой рябиновой или… перцовой.

Филя сморщил и потер лоб, под очками выступил пот, он снял их, протер и сказал главное:

– Мама, я говорил вам с отцом, что у Ляли жить мы не можем? Мы поживем пока у вас…

– Ты спрашиваешь или утверждаешь?

– Как хочешь, – потея, отвечал сын. – Но, знаешь, мне скоро в газете дадут жилплощадь, сейчас столько домов строится! Хрущевские новостройки.

– Эти ловушки для бедных? – усмехнулась мать.

– Ну и что? Зато их много! Ты же знаешь, я на работе на хорошем счету…

– Только не вейся вокруг невесты, как плющ! – Мать накинула на плечи шаль и удалилась, постукивая каблучками (даже дома она носила туфли на каблуке).

Ляля появилась в доме на Басманной, и Вероника Георгиевна сразу поставила ее на почтительное расстояние. Петр Васильевич же, как всегда, чтобы загладить резкость жены, старался быть приветливым. Столкнувшись возле ванной с невесткой, добродушно замечал:

– Начинаете обзаводиться хозяйством? Молодцы!

Ему нравилось, что сын переменился – стал услужлив, внимателен.

Однажды Филя вбежал с восторженными глазами – мать раскладывала пасьянс, отец читал газету – и бросился к пианино, над которым висел портрет человека в черном парике.

– Я нашел, узнал, чей это портрет! Смотрите! – Он протянул потрепанную книженцию. – Вот оно, то же лицо: вылитый Вячеслав Иванов!

– Кто это? – вежливо поинтересовался отец.

– Это замечательный человек, живший в начале века! – захлебывался Филя. – Башня Вячеслава Иванова знаменитая…

– Я в ней была, – невозмутимо заметила мать. – Собирались писатели, поэты, читали стихи, философствовали…

– Видите, то же лицо! Он! Не Сальери, а Вячеслав Иванов: тонкие черты лица, изогнутые губы… Ехидство некоторое и – эрудиция в каждой черточке!.. И знаете, кто автор? Художник Николай Ульянов, прекрасный художник! Он еще писал «Чайковского», «Пушкина с женой».

– Похоже, очень похоже… – Вероника Георгиевна отложила карты, внимательно вгляделась: – Между прочим, ценная картина. Башня Иванова – это целая эпоха.

В это время входную дверь открыла Ляля – в модной шляпке с перышками ярко-зеленого цвета, в синем платье. Хозяйка взглянула неодобрительно, даже брезгливо – в ту минуту она была похожа на избалованную собачку или кота Ришелье, нечаянно ступившего в воду и отряхивающего лапку. Однако коротко заметила: