Влияние отца с каждым годом все увеличивалось во всех сферах жизни полуострова. Не могло это не коснуться и школы, в которой училась его дочь. Корсаков не придумал ничего нового, используя проверенные методы кнута и пряника. Он держал директора школы под колпаком, пугая того одним своим видом, но, в то же время, оказывал неоценимую помощь школе, покупая новые парты и делая ремонт в спортзале. Конечно, при таких обстоятельствах учителя хвалили Дару все чаще и все за меньшие проявления ее прилежания и, в конце концов, это привело к тому, что она перестала заниматься вообще. К книгам Дарина стала чувствовать отвращение, потому что они напоминали о маме и о резких высказываниях отца, о том, что до добра они не доведут. И ведь отец оказался прав!
Несколько человек создали группу поддержки Корсаковой, во всем подражая ей, следуя за Дарой повсюду, и даже всеми любимая Юля отошла на задний план на фоне успехов Корсара, о котором, наконец, заговорил весь полуостров. Сама Дара как раз не стремилась к повышенному вниманию, но чем больше она избегала людей, тем больше они искали ее расположения. Мальчишки присылали ей записочки, объясняясь в вечной любви, но вызывали лишь недоумение в ее душе.
– Неужели ты не рада? – удивленно спрашивала Юля свою подругу, после того как она выкидывала в мусорное ведро очередное любовное послание.
– Чему?
– Тебя обожают. Ты всем нравишься.
– Я так не думаю, – уклончиво отвечала девочка. – Скорее, они любят отца.
– Это не твоему отцу признание, которое ты бросила в мусорное ведро.
Дарина упрямо мотала головой.
– Это такие глупости. Просто противно.
– Странная ты, Дара. Любая на твоем месте загордилась бы, сходила в кино с мальчиком, попробовала бы им вертеть.
– А зачем?
Юля впервые задумалась, а ведь действительно, зачем? Зачем девчонки так себя ведут? Чтобы почувствовать себя значимой и нужной? Самоутвердиться? Но ведь Дарине не надо этого, ее и без того убедили, что она лучшая.
– Неужели никто из мальчишек тебе не нравится? Ты не хочешь поцеловаться? Попробовать?
Дарина помолчала, потом решила открыться подруге. А иначе, зачем она нужна, если самое сокровенное ей не рассказать?
– Мне кажется, Юлька, что я не могу никого полюбить. Мне никто не нравится. Даже немного.
– Ты считаешь их недостойными тебя, – Юля слегка переборщила с осуждающей интонацией, но Дара не обратила на это внимания.
– Нет. Я вообще о них не думаю. Ни о ком. Мне кажется, что нужно думать, анализировать, кто и что сказал и как посмотрел на меня. Я слышу твои разговоры с другими девочками и вам это важно… А мне нет… Мне кажется, что все во мне умерло. Я никого не люблю. Ничего не чувствую.
– А отца? – Юля завороженно смотрела на подругу, содрогаясь от ее признаний. Они вступили в ту пору, когда все только и делают, что влюбляются, хоть по сто раз на дню, переживают из-за прыщей, боятся не понравиться, а тут такое откровение.
– Отца… Он – часть меня… как рука, например. Как можно любить свою руку? Но если ее потеряешь, то испытаешь сильную боль, станешь калекой.
Дара не совсем понимала свои чувства, потому сейчас, произнося все это вслух, и сама поражалась не меньше Юли.
Юля несмело спросила:
– А меня? – возможно, она хотела услышать отрицательный ответ, рассориться с Дарой и больше не слышать этих выходящих за рамки ее понимания признаний. Но Дара была все же дочерью своего отца и манипулировать училась на протяжении всей жизни. Понимая, к чему может привести Юлин вопрос, свела все в шутку:
– Ты и есть моя единственная любовь в этом мире.
Напряжение спало, и Юля рассмеялась. Скорее всего, она просто избалована, решила Юля. Они были еще слишком юными, чтобы подолгу думать о серьезных вещах.
Какой-нибудь «мозгоправ» наверняка нашел бы в отношениях Дары и ее отца что-то неправильное, пожелай кто-то из них обратиться к таковому. Он уверял бы, что в доме нужна женщина, что подобные отношения отца и дочери не приведут ни к чему хорошему, и что Дарина не может увлечься мальчиком, потому что никто из них не в силах соперничать с ее отцом, таким властным и всемогущим. Но кто осмелился бы сказать Корсару подобное? Какой сумасшедший психолог? Даже психотерапевт Анна Сергеевна не решилась бы давать советы. Она сделала свое дело – вытащила Дарину из прострации и удалилась. Какое-то время после прорыва они еще встречались, все реже и реже, пока Корсаков не решил, что довольно. Ему не нравилось, что Дара ездит в больницу, слухи не прекращались, и мысль о том, что его дочь больна и уязвима была ему невыносима. Он прекратил ее визиты к врачу и не услышал ни слова против, ни от дочери, ни от доктора, и посему решил, что его решение верное.