Прошедшие войны

Он говорил и искренне верил в свои слова. Он любил эту прекрасную женщину, он готов был всю ее расцеловать, и любить, и жить с ней счастливо всю жизнь. Его голос неподдельно дрожал, он уже терял контроль, и наверное в следующее мгновение он бросился бы к ней в ноги, но она опередила его. Ее огромное тело встало, заплаканные, налитые кровью глаза смотрели на него сверху, она грациозно провела ладонью по лицу, затем одним телом повернулась в сторону и с надрывом, тихо сказала:

— Не говорите, не говорите так. Вы раните мое сердце!.. Прощайте!

И она, опустив руки, на цыпочках стала удаляться. Ей казалось, что она на сцене. Сколько раз она мечтала услышать такое излияние любви. Ведь никто, никогда ей такого не говорил. Даже если это и ложь — как это было красиво! Какие слова! Какой голос! Нет — это правда!.. Овация! Овация! Зрители хлопают ей, аплодируют стоя, а она, счастливая, покидает сцену. Вот это кавалер, вот это мужчина! Какие манеры! Слова!.. Я счастлива!!! Счастлива!!! Я буду в Москве! В театре! Я!..

В это время Андрей Моисеевич печально сидел и думал об этой прекрасной женщине. "Какая она чистая, кристально чистая! Только в этих девственно чистых краях я мог встретить такую женщину! Я всю жизнь буду с ней! Я никому не дам ее в обиду!" После этого эпизода Полина Матвеевна ходила вся сияющая и окрыленная. Как ни странно, к ней пришло счастье и напрочь покинуло вдохновение. Она уже не могла больше писать и петь песни, она стала другой — любимой. Ее поведение изменилось. Она стала делать вид, что совсем не замечает влюбленного физика, стала одевать белую блузку под грязный ватник, вместо огромных валенок надела красные сапоги, от нее несло запахом дешевых духов, она стала курить, говоря, что все творческие люди должны курить и что курение способствует глубокому мышлению. На удивление всем Полина Матвеевна вплотную занялась работой — она стала все контролировать, все записывать, взвешивать. И все это она стала делать тихо, с важностью и ответственностью.

Как и у большинства женщин, у нее появилась единственная мечта — она хотела, чтобы все женщины, все мужчины, весь мир знал, что ее любят, из-за нее страдают, ее хотят. В этот момент жизни ей особенно хотелось, чтобы об этом узнал ее рыжий муж, чтобы он бил ее, ревновал и может быть стал драться с маленьким физиком. Однако муж после последней драки плюнул на все и даже был рад, что не имеет дело с "этой коровой". Окружающие, разумеется, все это видели — это их крайне развлекало, и они жаждали развития событий, но как назло Полина Матвеевна сделала очень большую паузу, острота ощущений упала, люди привыкли к белой блузке, к сапогам и к запаху духов. Один только Бушман не находил себе покоя. Как человек чересчур целеустремленный, он не мог не достичь поставленной цели. Ее отчужденность еще больше его притягивала. Но, зная свое положение заключенного, он боялся идти напролом. Он решил взять обаянием и терпением, хотя последнее давалось ему с трудом.

Искренне влюбленный Андрей Моисеевич — страдал. По ночам ему не спалось, он мечтал о Полине Матвеевне, он хотел обладать этим большим телом с четко обозначенными контурами. Понимая, что особое рвение к женщине скрывать от окружающих тяжело и пытаясь хоть как-то забыться, Бушман все свои умственные силы направил на производство. Вдохновленный чувствами неразделенной любви, молодой ученый стал выдавать массу новых идей, и главным показателем его творений было то, что значительно увеличился выход конечной продукции — золота. Все руководство так называемой экспедиции было восторге. То, что они не могли сделать за предыдущий год, с помощью идей Бушмана они сделали за три-четыре месяца. Начальник колонии и главный инженер, как люди образованные и гражданские, с почтением относились к интеллекту физика, они пытались создать для него все условия для плодотворной работы. А идеи Бушмана не кончались — каждый день он придумывал что-то новое — рациональное. Видимо, душевные страдания влияли на творчество ученого, и как Полину Матвеевну тянуло к написанию романтичных стихов, так и Бушмана озаряли все новые и новые идеи. Рациональных предложений у Андрея Моисеевича было так много, и все они носили такой широкий размах, что руководство вынуждено было их прятать в столы, на полки и подальше от своих глаз. К тому времени предложения ученого распространялись не только на основное производство, но и на другие подразделения жизнеобеспечения.