Простая речь о мудреных вещах

Н.Я. с фельдшером Ивановым жил в одном здании при общей кухне и передней, служа, и в настоящую минуту, конторщиком с. Нового, а жена моя сказала тогда же: «Не напророчила бы Аннушка». Все были здоровы в Новом, но вдруг дочь управляющего Малышева Анночка захворала скарлатиною, и недели через две, не более, после отъезда Ивановых из Нового, умерла. Прочие больные выздоровели. Свидетели этого случая все до одного живы.

* * *

В 1858 г. жена моя, бывши в девицах, жила в Можайске, где был юродивый, имени коего она не припомнит, который, встретив ее, сказал: «А толстуха, (она была собою полная), ее надобно замуж, да во Гжатск». Надобно сказать, что можайки во Гжатск замуж не выходили, и вообще сообщения не было, Гжатск чуть ли не считался дальше Москвы. Я жил в Можайске и служил письмоводителем стряпчего. Неожиданно последовало упразднение, и я остался за штатом; случайно мне вышло место в с. Новое, Гжатского уезда, а потом пришлось жить и в самом Гжатске восемь месяцев, где я и женился в 1866 году на моей жене: предсказание сбылось.

Способность видеть вперед

Николай Никифорович Мурзакевич, магистр Московского университета, известный Одесский археолог, был очень дружен с Михаилом Михайловичем Кирьяковым, воспитанником также Московского Университета, известным деятелем Новороссийским. Кирьяков занемог опасно в 1835 году, а Мурзакевичу надо было ехать в Ростов, по делам службы, разбирать архив. Он поехал. Однажды случилось ему обедать там в веселом обществе. После обеда вдруг напала на него тоска и он ушел прогуляться в саду. Слезы полились у него невольно из глаз, оглянулся, – и увидел погребальную процессию по аллее.

Через несколько времени он получает известие об отчаянном положении своего друга, спешит в Одессу, и на четвертый день приезжает туда из Ростова. Кирьяков жил на даче, дом находился в саду далеко от ворот, за многими дорожками. Мурзакевич подъехал тихо, вышел из экипажа, и пошел пешком, остановился на дороге собраться с духом. Кирьяков в эту минуту говорит сестрам, его окружавшим: «Мурзакевич приехал». «Нет, – отвечают они ему, – не приезжал». «Приехал», – повторяет он, – и через пять минут входит действительно Мурзакевич, к удивлению всех присутствовавших, которые рассказали ему после о слышанном от больного.

Кирьяков вскоре скончался. Тело было вынесено через сад, и Мурзакевич увидел здесь аллею и ту процессию, которая представилась его воображению за несколько дней.

(Рассказано мне Н.Н. Мурзакевичем, и записано мною; после прочитано ему 19 Мая 1872 г. и исправлено по его словам).

* * *

Отец А.И. Кошелева, племянник графа А.А. Мусина-Пушкина, бывшего послом в Лондоне, привез к своему дяде депеши. Возвратясь от него на свою квартиру, в первую ночь он видит во сне, что его зовут к послу; он идет и встречается словами: «Ну, брат, отдыхать тебе некогда, а должен отправиться ты назад в Париж с моими ответами». Он видит, что приезжает в Дувр, но ни один корабль не пускается оттуда в море, которое сильно взволновалось.

Отыскался, однако ж, капитан, который обещался доставить его в Кале. Они отправились, противный ветер не унимался, ломается мачта и корабль подвергается опасности…

В эту минуту его будят, и зовут действительно к послу, который встречает его именно словами, слышанными во сне. Далее произошло после все именно так, как он видел во сне: он отправляется из Дувра во время бури, корабль подвергается опасности, мачта была точно сломана, но, наконец, они достигают берега.

(Рассказано мне А.И. Кошелевым, который слышал об этом случае несколько раз от своей матери).

Из записок Владимира Николаевича Панаева

Отъезжая в прошедшем году в отпуск, я просил Александра Максимовича Княжевича принять на себя труд наблюсти за печатанием моего сочинения: «Похвальное слово князю Кутузову-Смоленскому», просматривать корректуру, а по отпечатании – разослать несколько хорошо переплетенных экземпляров известным лицам, по оставленному мною списку; в том числе два экземпляра к Николаю Михайловичу Лонгинову – один собственно для него, а другой – для представления Государыне, так как я, тронутый прежним Ее ко мне вниманием, считал себя обязанным сделать это. Добрый друг мой исполнил все к моему возвращению; не успел только разослать назначенных экземпляров, что уже и стало личною моею заботою. К тому, другому посылаю в пакетах с курьерами, к Красовскому везу три экземпляра для него, и, как упомянуто выше, для Лонгинова и для Императрицы. Спустя неделю вижу сон (под утро 2 мая), будто входит ко мне придворный лакей и подает красную сафьянную коробочку; раскрываю, – три бриллиантовых кружка. В это самое время (в 8 часов утра), человек мой будит меня, говоря, что приехал придворный ездовой. Надеваю халат; выхожу; ездовой подает мне пакет; распечатываю – письмо от Лонгинова с препровождением фермуара, пожалованного Императрицею моей невесте!