Простая речь о мудреных вещах

Раскрываю красный сафьянный футляр – вижу фермуар, составленный из трех совершенно круглых частей (средняя побольше боковых), точно таких, каких видел я во сне? Чем объяснить этот сон, так верно и так скоро сбывшийся? Тем, что, может быть, я много думал о посланном мною к Государыне экземпляре, надеялся на новую от нее милость? Нет; во-первых, потому, что это сочинение было посвящено Государю Императору, и поднесено официально Министром просвещения: следственно, от него только мог я надеяться какого-либо внимания; наградить меня было дело его, а не Императрицы: с Ее стороны, видя при книге печатное посвящение августейшему супругу, весьма достаточно было ограничиться милостивым словом через Лонгинова, чего только я и надеялся; во-вторых, я в то время так был занят множеством приготовлений к свадьбе (мне не хотелось ударить лицом в грязь перед будущим моим тестем, человеком роскошным, и пред таким городом, как Казань); в-третьих, настоящие события так вообще были важны, и для меня лично так интересны, что все другое мало меня занимало. Да и могло ли прийти в голову, чтобы Императрица оказала мне такую необыкновенную милость, какой мог быть удостоен разве человек самый к ней близкий, значительный? Все мои знакомые были изумлены и тронуты. Выходит, что сон этот принадлежит к числу многих подобных неизъяснимых явлений нашей жизни, где гордый, пытливый ум человеческий должен умолкнуть…

* * *

Вот что рассказывал мне Карпов Ир. Ив., мой товарищ в гимназии, после полковник, кажется, Генерального штаба, служивший на Кавказе еще при Ермолове, переводчик первого на русском языке романа Вальтера Скотта, «Кенильворта». Мать его была больна чахоткою, лечилась в Москве, и решилась, наконец, ехать в свою деревню за 100 верст отсюда. Спустя четыре дня после ее отъезда, он видит во сне, что приезжает сам к ней.

Сестры в черном платье. Он, пугается, спрашивает причину, не умерла ли она? Нет, отвечают ему, но очень плоха. Он входит к ней, она лежит на софе в сестриной комнате, в которой он ее никогда не видывал, и никак не мог предполагать, чтоб она перешла, ибо имела свою особенную, в которой всегда жила, близ нее скамейка, зеркало и проч. «Что вы, маменька», – спросил он ее. «Ничего, мой друг, я еще довольно хороша», – при этих словах он проснулся. Во время обеда приезжает к нему эстафета с известием, что его мать скончалась. Он спешит к сестрам и находит комнату совершенно в том виде, как она представлялась ему во сне. Та же софа, то же зеркало, скамейка; все малейшие подробности о положении, в коем мать умерла, рассказанные ему сестрами, совершенно те же, кои видел он во сне. (Записано мною 1821 г. Ноября 17, а слышал 13.)

Письмо М.М. Евреинова

«Прослужив пять выборов ктитором при Церкви Св. Троицы, что на Капельках, – пишет ко мне М.М. Евреинов, – оставил, я эту службу, потому что переселился в свою подмосковную, где прожив довольно долго, возвратился в Москву; по приезде, в свой дом, спрашивал оставшихся в доме людей, нет ли чего нового? Мне отвечали, что нового ничего нет, кроме того, что на днях схоронили Татьяну Сергеевну. Я спросил, кто такая Татьяна Сергеевна, и мне отвечают: бывшая при церкви просфирня, о которой я совсем забыл, но, при сих словах вспомнил я сон, который в ту ночь пред тем видел, будто вхожу в эту самую церковь, при которой служил, и обратил взгляд на то самое место, где я обыкновенно стоял и где неподалеку от меня становилась и вышеупомянутая просфирня. На ее месте стоит женщина, смуглая и очень высокого роста. Тогда я спросил, что это за женщина, которая тут стоит, и мне отвечали, что это новая просфирня.

Когда мне сказали о умершей, я тотчас вспомнил виденный сон, и чтобы поверить сей сон, на другой же день отправился в ту же церковь, и каково было мое удивление, когда я увидел на том же самом месте стоящую ту самую женщину, какую я видел во сне, и которой прежде никогда не видывал!»

Из записок графини А.Д. Блудовой