Простая речь о мудреных вещах

Лишившись жены, я остался с четырьмя малолетними детьми: младшей дочери не было года, младшему сыну меньше трех лет. Года через два я решился жениться. Выбор пал на одну знакомую вдову. Было, по моему мнению, несколько препятствий с обеих сторон. Долго я думал о том, не говоря ни с кем, и наконец решился посоветоваться с ней самой, не будет ли ей противно мое предложение. О намерении моем никто, разумеется, не знал. Объясниться я решился 11 января, так как 10 января, (день рождения моего брата, когда у меня обыкновенно бывал семейный обед), оканчивались после святок разные домашние хлопоты. Наступило это число. Я думаю все о своем намерении, которое должно исполниться завтра. Кончился обед. После обеда я сплю обыкновенно с полчаса в моем кабинете, который был вместе и спальней, за ширмами. Над кроватью висел портрет покойной жены. Ложась спать, я обратился к ней мысленно и подумал: друг мой, подай мне совет, хорошо ли я делаю. Уснул, проснулся, и сел, по обыкновению, за свой письменный стол, думая свою думу. Наступил вечер. Дети пришли прощаться. Старший сын, лет десяти, спал вместе со мною, также за ширмами, на кровати, которая отделялась от моей маленьким столиком. Получив благословение, он лег в свою постель, и вдруг я слышу, что он с каким-то беспокойством ворочается. Не чует ли его сердце, мелькнула у меня в голове мысль, о чем я теперь думаю. Я взял свечку и пошел посмотреть на него; вижу, что он лежит, оборотясь лицом к спинке кровати, снял с него лишнее одеяло, и воротился на свое место. Слышу – он опять ворочается. «Митя, ты не спишь?» – спрашиваю его. «Не сплю», – отвечает он, и в ответе его слышатся слезы. – «Да ты плачешь?» – «Плачу». – «Об чем?» – «Когда я ложился спать, взглянул на мамашу, – и мне стало ее жалко!» – «Разве ты говорил нынче о мамаше с Сашей (сестрою)?» – «Нет, не говорил». – «Так, может быть, говорил вчера или прежде?» – «Нет, не говорил». Меня так и ударило в голову, при этом удивительном совпадении его слез с моими мыслями, и все замыслы исчезли, как небывалые.

На другой день я поехал не туда, куда намеревался, а к Митрополиту Филарету, с которым разговор касался у меня иногда до другого мира. «Что вы об этом думаете?» – сказал он. «Я приехал спросить мнения Вашего Высокопреосвященства». – «По-моему, это – указание:

может быть, особа, о которой вы думаете, вам неподходящая, может быть, время не то: ожидайте других указаний».

* * *

Приведу здесь кстати случай, уже совершенно ничтожный, но который может служить примером, пожалуй, счастливого стечения обстоятельств.

В собрании Славянского благотворительного комитета в Петербурге, декабря 30 дня 1869 г., кроме занятий по текущим делам, определено было – в день Нового года, в 3 часу, поднести Князю Черногорскому, только что приехавшему в Петербург, хлеб-соль на серебряном блюде. Молча нельзя было представлять приношения: я, случившийся тогда в Петербурге, предложил присоединить краткое приветствие. Сочиненное мною было тогда же единогласно одобрено. Надо было переписать его, но это трудно было сделать тут же с моего неразборчивого подлинника. «Я перепишу, – сказал я секретарю, – у себя дома, а вы пришлите ко мне, когда понадобится».

На том все мы и расстались.