Простись со всеми, детка!

Едва за «полярником» закрылась межкомнатная дверь, Хрусталева, не разгибаясь, подскочила к столу, цапнула бутыль с шампанским и, плюхнувшись обратно на диван, жадно приложилась к горлышку.

Разумеется, облилась.

Евдокия поморщилась, но вырывать бутыль не стала. Дамочка, судя по всему, снимает стресс спиртным, а в чужой монастырь со своим уставом лучше не влезать.

Да и не повредит ей крохотная доза. Пройдет для снятия напряжения и смазки разговора.

Хрусталева отставила руку с зажатой бутылкой. Нагнув голову, исподлобья поглядела на сыщицу.

Дуся запоздало прикинула: «А ведь может и меня бутылкой садануть. Решительная тетенька, все остальное – представление в расчете на мужскую жалость». Но, не дернув бровью, предложила сыщица вполне миролюбиво:

– Поговорим, подруга? Мы же обе вляпались.

– Куда? – икнув, спросила рыжая.

– В дерьмо. И ты, как мне кажется, попала круче, чем я.

– Чего это?

Евдокия усмехнулась и откинулась на спинку кресла.

– Я наш разговор не записываю, – предупредила. – Хочешь, я представлю тебе расклад, как я его вижу?

– Валяй. – Хрусталева кивнула и в один глоток прикончила шампанское. В желудке рыжей плавала только пара мандаринов в пузырьках, но шибко опьяневшей она не выглядела. Адреналин способен отрезвить и после полулитра водки.

Евдокия тягуче поглядела на свидетельницу и приступила:

– Мне кажется, что было так. Жила-была Марина Хрусталева. Работала, карьеру делала, воспитывала сынишку Игната…

– Сына не трогай!! – подавшись вперед, рыкнула рыжая.

– Тихо! – в той же манере цыкнула Землероева. – Не то войдут приятные мужчины и помешают разговору. – Хрусталева, стиснув зубы, опять откинулась на спинку дивана и задышала тяжело. Дуся удовлетворенно кивнула. – Я продолжаю с прежнего: карьеру делала, воспитывала сына. Но вот однажды пришел к Марине хитрый дядя. И предложил непыльный приработок по основному телефонному профилю. Так? – Марина отвернулась. – И наша героиня – согласилась. Согласилась раз, другой и третий… Хитрый щедрый дядя зачастил к Марине и начал делать более соблазнительные предложения… Соблазнительные, но опасные… А Марина уже отказаться не могла. К деньгам привыкла да и залипла по самое не балуйся: рубль вход, за выход предъявили двести, да, Марина? И вот ты мне скажи: хотела ты с крючка сорваться или так… работала по принципу «глаза боятся, руки делают, мокрому пожар не страшен»?

Хрусталева поглядела на сыщицу и злобно искривила губы. Дуся считала по артикуляции ругательства.

– Не надо, Марина Дмитриевна, не надо. Мы обе влипли. Но есть возможность выпутаться. И что для матери маленького сына немаловажно – заработать. Мне почему-то кажется, ты ночью плохо спишь. – Дуся многозначительно покосилась на бутылку виски. – Давно бы сорвалась из Москвы, да страшно. Боязно. Догонят – сына покалечат. Так?

Марина опустила голову вниз. Но пока молчала, согласием не отвечала, хотя понятно было, куда клонит гостья: к признанию, считай, предательству.

Евдокия же продолжала добивать:

– На этот раз, Марина, ты залезла на делянку серьезных людей. Сверхсерьезных. И опасных. Я – что? – Сыщица выпрямилась и презрительно махнула ладонью. – Я – выпутаюсь, меня отмажут. А вот тебя, хорошая, завалят. Без вариантов. Ты – свидетель. Через тебя есть выход на твоих работодателей и вот на этих, – Евдокия указала пальцем на закрытую дверь, – разозленных мальчиков, которые от тебя уже не отстанут. Никогда. И получается, что по-любому – пропадать. Вопрос лишь в том: как пропадать? Реально, с камнем на шее или пулей в сердце, либо… тебе и матери делают новые паспорта, дают денег на безбедное житье у теплого моря. Вы берете Игната и тоже пропадаете… но в неизвестном направлении.

Хрусталева молчала. Держала голову опущенной.

– Думай, Марина, думай! Ты же давно хотела сорваться, да? Но не знала как. Ты скоро от страха совсем сопьешься, и какая на хрен из тебя мать тогда?!

Марина вскинула голову.

– Почему я должна тебе верить?

Лед тронулся в сторону теплого моря.

– Потребуешь гарантий? – Евдокия встала, собираясь направиться к двери и позвать полномочного переговорщика – крестного отца. Звать Тарасовича по имени Евдокия не решалась, поскольку определяться поименно было еще рано. С Мариной еще не договорились.

Но Хрусталева, догадавшись о намерениях гостьи, остановила ее тихим стоном:

– Подожди-и-и! Ты ничего не понимаешь… Если я исчезну из Москвы, то стану бесполезной, так? Помощи от меня будет – ноль! Но если я останусь, то меня – убьют! Или захватят сына…

– Мы вас спрячем.

– Да кому ты втираешь?! – разозлилась рыжая. – Я вам нужна только для выхода на группу! А их всех за два дня не выловить! Если я спрячусь и перестану выходить на связь, они – растворятся! Поменяют адреса и телефоны, исчезнут, и вы их никогда не найдете!!

– Без тебя? – хмуро глядя на взволнованную женщину, риторически уточнила Евдокия. – Хочешь сказать – цена вопроса возрастает?