А тогда, в тридцатые, работы шли полным ходом. Чтоб не иметь лишней головной боли с отселением жителей затопляемых территорий, НКВД скопом оформляло на трудоспособную часть населения уголовные дела по удобной во всех отношениях 58 статье, — благо недовольных политикой советской власти на этой отдельно взятой территории оказалось предостаточно. Остальных же переселили в предместья Великоволжска. Заодно поселив в великоволжцах и вечный страх перед стихией, именуемой государством.
Но — страх страхом, а легенды о пророчестве старца Феофила, бывшего настоятеля Болоховского Успенского монастыря, передавали из уст в уста. Тот напророчил что–то о всаднике на белом коне, который–де всякий раз, когда опасность будет грозить городу Великоволжску, станет выходить из вод Великоволжского моря и спасать жителей. Ежели, уточнялось, они будут этого достойны. Тогда же, когда волжские воды хлынули на бескрайние просторы Средне — Русской равнины, всадник на белом коне, не обернувшись на застывших от изумления соглядатаев, скрылся в набегавших волнах новорождённого моря.
А ещё прежде, в ночь накануне Великого Затопления, зазвонили давно снятые и разбитые колокола на колокольнях Успенского мужского и Покровского женского монастырей. Вторили им и с колоколен всех остальных затопляемых трёх дюжин церквей. А вода в колодцах окрасились в кровавый цвет.
По слухам, пророчество уже раз сбылось. В начале шестидесятых идея передвинуть плотину ниже по течению вновь обрела дыхание. Страна нуждалась в новых энергетических мощностях. Сторонником переноса плотины и принесения в жертву Великоволжска был сам Никита Сергеевич Хрущёв. Десятью километрами ниже Великоволжска начали проводиться уже какие–то подготовительные работы. И тут по верхней кромке хорошо охраняемой плотины ГРЭС вдруг, откуда ни возьмись, проскакал тот самый всадник на белом коне. Охрана, говорят, даже в него стреляла. Но, видимо, не попала. А буквально на следующий день Никиту Сергеевича сняли. С тех самых пор город Великоволжск жил себе да поживал, потихоньку забывая о прошлых страхах.
— А что, хороший ресурс, — задумчиво прокомментировал Генералов.
— Это вы о чём? — с некоторым подозрением поинтересовался Сухов.
— Как выразился один высокопоставленный чиновник с птичьей фамилией, — пояснил для непонятливых Генералов, — все под богом ходим, то есть, под Президентом. Но вообще вода — грозная сила. А страна всегда в чём–нибудь этаком нуждается.
— Что? — вновь не понял Сухов.
— Вода, говорю, страшная сила! — уточнил Генералов, широким жестом указуя на циклопические врата шлюза, в который как раз входил «Достоевский». Сухову оставалось лишь согласиться. Только Вика, кажется, что–то поняла. Но благоразумно промолчала.
Тем временем «Достоевский» уже просочился в шлюз, и ворота за ним медленно закрылись.
Вода, бурля, опускалась вместе с «Достоевским». С каждой минутой на палубе становилось сумрачнее. Казалось, что корабль спускается в самую преисподнюю. Вика заметно нервничала. Начал повизгивать и Мышкин.
Сухов протянул руку, собираясь погладить то ли Вику по плечу, то ли псину по дрожащей голой спинке. Мышкин неожиданно огрызнулся. Сухов отдёрнул руку:
— Нет, ты не Мышкин. Ты — другой. Откуда в нём столько злобы? — вопрос он адресовал Генералову.
— Порода серьёзная, — без тени улыбки ответил ему Генералов.
— А где–то в Калифорнии, кажется, — оживился Сухов, — провели конкурс на самую уродливую собаку, — Вика подняла на него насмешливый взгляд. — И выиграл пёс по кличке Элвуд. Между прочим, смесь китайской хохлатой, — Сухов кивнул на Мышкина, — и чихуахуа.
— Мышкин — чист! — обиделась Вика. — У него родословная — супер. Не в пример многим! Во всяком случае подправлять не требуется.
Небо, забранное в раму бетонных стен, становилось всё уже. Викин взгляд словно притягивал последний оставшийся кусок неба над головой.
— Ав! — вдруг громко и очень правдоподобно тявкнул Сухов.
Вика вздрогнула от неожиданности, но взяла себя в руки, хотя и отшатнулась на шаг в сторону от Сухова:
— А вы умнее, чем я думала, — многозначительно усмехнулась она.
— В смысле? — исподлобья поинтересовался Сухов, и голос его не предвещал ничего хорошего.
Пришлось встрять и Генералову:
— Виктория Вячеславовна имеет в виду…
Но Вика не дала ему договорить, явно желая и на сей раз оставить за собой последнее женское слово:
— Ох, Виктор Иванович, Виктор Иванович. Не будите во мне женщину.
— А то?
Вика обворожительно улыбнулась:
— А то вам это очень дорого обойдётся, — она опустила глаза на Мышкина. — Правда, князь?
Теперь что–то понял один Генералов. И тоже благоразумно промолчал.
Вода добурлила и опустилась до нижней отметки. Начали медленно открываться створки гигантских ворот. Взору троих пассажиров, стоявших на носу, предстало зрелище грандиозное и завораживающее. Они словно по команде замолчали и широко открытыми глазами наблюдали за движением ворот.