Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса

Как и «научный расизм», движение, называемое социал-дарвинизмом, часто ошибочно считают научным. Когда в конце XIX и начале XX века концепция эволюции стала популярной, она превратилась в тест Роршаха для самых разных политических и интеллектуальных движений, каждое из которых считало, что она доказывает их правоту. Всем хотелось верить, что их видение борьбы, прогресса и блага соответствует самой природе вещей[1187]. Одно из таких движений было позже названо социал-дарвинизмом, хотя его создателем был не Дарвин, а Герберт Спенсер, изложивший свои воззрения еще в 1851 году, за восемь лет до публикации «Происхождения видов». Спенсер не верил в случайные мутации и естественный отбор; он верил в ламаркистский процесс, в ходе которого борьба за выживание заставляет организмы овладевать все более сложными адаптивными навыками, передаваемыми последующим поколениям. Спенсер думал, что этой силе прогресса лучше всего просто не мешать, и выступал против мер социальной поддержки и государственного регулирования, которые только продлевают существование слабых индивидов и групп, обреченных на вымирание. Его политическую философию, раннюю форму либертарианства, подхватили «бароны-разбойники» (первые американские олигархи), сторонники невмешательства государства в экономику и противники социальных расходов бюджета. Поскольку она имела правый оттенок, левые авторы ошибочно связали термин «социал-дарвинизм» с другими правыми идеями вроде империализма и евгеники, даже несмотря на то, что сам Спенсер был категорически против подобных правительственных инициатив

[1188]. Позже этим термином начали клеймить любое обращение к концепции эволюции в размышлениях о человеке[1189]

. В целом, несмотря на свою этимологию, он не имеет ничего общего с Дарвином или эволюционной биологией, а к сегодняшнему дню выродился в практически бессмысленное оскорбление.

Евгеника – еще одно движение, название которого используют как идеологическую дубину. Викторианский энциклопедист Фрэнсис Гальтон первым предположил, что генофонд человечества можно улучшить, мотивировав талантливых людей вступать в брак друг с другом и рожать как можно больше детей (позитивная евгеника), хотя, когда эта идея распространилась, она стала включать и запрет на размножение «неприспособленных» (негативная евгеника). Многие страны насильственно стерилизовали преступников, умственно отсталых, психически больных и прочих изгоев общества. Нацистская Германия скопировала законодательство о насильственной стерилизации со Скандинавии и США, а организованные ею массовые убийства евреев, цыган и гомосексуалов часто называют логическим продолжением негативной евгеники. (На самом деле нацисты скорее обосновывали это заботой об общественном здоровье, а не отсылками к генетике и эволюции: евреев сравнивали с вредителями, патогенами, опухолями, гангренозными органами и зараженной кровью[1190].)

Евгеника как движение оказалась навечно запятнана своей связью с нацизмом. Но сам термин уцелел – как средство опорочить ряд научных начинаний вроде практического использования достижений медицинской генетики, позволяющих родителям зачать ребенка без смертельного дегенеративного заболевания, и всей психогенетики, анализирующей генетические и средовые факторы индивидуальных различий[1191]. Наперекор исторической истине евгенику часто изображают как движение ученых, придерживавшихся правых взглядов. На самом деле ее продвигали прогрессисты, либералы и социалисты, в том числе Теодор Рузвельт, Герберт Уэллс, Эмма Гольдман, Джордж Бернард Шоу, Гарольд Ласки, Джон Мейнард Кейнс, Сидни и Беатрис Веббы, Вудро Вильсон и Маргарет Сэнгер[1192]

. Евгеника, в конце концов, предпочитала реформы сохранению статус-кво, социальную ответственность – эгоизму, а центральное планирование – свободному рынку. Самое решительное отрицание евгеники опирается на классические либеральные и либертарианские принципы: государство – это не всесильный владыка, распоряжающийся жизнью людей, но институт с ограниченными полномочиями, в число которых не входит совершенствование генофонда нашего вида.

Я говорю о скромном вкладе науки в эти движения не для того, чтобы оправдать тех или иных ученых (многие из которых и правда к ним принадлежали), но потому, что каждое из них стоит понимать глубже, учитывая их контекст и не сводя память о них к использованию в качестве антинаучной пропаганды. Разного рода неверные трактовки учения Дарвина способствовали росту этих движений, но зародились они благодаря религиозным, художественным, интеллектуальным и политическим тенденциям своей эпохи: романтизму, культурному пессимизму, пониманию прогресса как диалектической борьбы или мистического предначертания и авторитарному высокому модернизму. Если мы считаем подобные идеи не просто вышедшими из моды, но и ошибочными, мы обязаны этим более совершенным научным и историческим подходам нашего времени.

~