Стигматизация науки, кроме всего прочего, ставит под удар развитие самой науки. Сегодня любой, желающий использовать в своих исследованиях людей, скажем анкетировать их по поводу политических взглядов или задавать им вопросы о неправильных глаголах, вынужден доказывать комитету по научной этике, что не является Йозефом Менгеле. Хотя испытуемые, безусловно, должны быть защищены от эксплуатации и вреда, подобная университетская бюрократия оказалась раздута куда больше необходимого. Критики указывают, что она превратилась в угрозу свободе слова, в оружие фанатиков, стремящихся заткнуть рот неугодным; она безостановочно создает запреты, которые препятствуют исследованиям, но не защищает пациентов и испытуемых, а иногда и вредит им[1194]
. Джонатан Мосс, врач-исследователь, разработавший новый класс лекарств, сказал в своем обращении при назначении на должность главы комитета по научной этике Чикагского университета: «Вспомним о трех чудесах современной медицины: о рентгеновских лучах, катетеризации сердца и общей анестезии; могу поспорить: ничего из этого не существовало бы, если бы мы попытались утвердить эти исследования в 2005 году»[1195]. (То же самое можно сказать об инсулине, средствах от ожогов и других спасительных изобретениях.) Науки об обществе сталкиваются с такими же трудностями. Любой, кто беседует с человеком с намерением собрать информацию, обязан сначала получить разрешение от таких комитетов, что наверняка является нарушением Первой поправки к Конституции США. Антропологам запрещено общаться с неграмотными крестьянами, которые не могут подписать бланк согласия, и интервьюировать потенциальных террористов-смертников из сомнительных опасений, что те могут выболтать информацию, которая подвергнетПрепятствование исследованиям – не просто следствие бесконтрольного разрастания бюрократических полномочий. Многие специалисты в области так называемой биоэтики даже обосновывают такой подход. Эти теоретики выдумывают причины, почему информированным и выразившим свое согласие взрослым нужно запретить получать экспериментальное лечение, которое поможет и им, и другим людям, никому не причинив вреда. Они оперируют туманными понятиями вроде «достоинства», «святости» и «социальной справедливости». Они пытаются посеять панику по поводу биомедицинских исследований, приводя в качестве доводов притянутые за уши аналогии с ядерным оружием и зверствами нацистов, фантастические антиутопии в духе «Дивного нового мира» и «Гаттаки», а также нелепые сценарии вроде армии клонов Гитлера, продажи глазных яблок через сайт ebay.com
или складов зомби, которых используют, чтобы обеспечить людей сменными органами. Философ Джулиан Савулеску продемонстрировал всю порочность лежащей в основе таких аргументов логики и объяснил, почему «биоэтический обструкционизм» сам может быть неэтичным: «Задержать на один год разработку лекарства, которое помогает от смертельного заболевания, убивающего за год 100 000 человек, – значит нести ответственность за смерть этих 100 000 человек, даже если вы их в глаза не видели»[1197].В конечном итоге, прививая уважение к науке, мы добьемся самого важного результата:
Я спросил своего доктора, эффективны ли пищевые добавки, которые он порекомендовал мне от боли в коленях. Тот ответил: «Кое-кому из моих пациентов они помогли». Коллега, работающий в бизнес-школе, поделился наблюдением о корпоративном мире: «Я видел множество умных людей, не умеющих обдумывать проблемы логически, путающих причинность с корреляцией и считающих единичный случай доказательством». Другой коллега, занимающийся количественным анализом в сфере войны, мира и безопасности, описывает ООН как «зону, свободную от доказательств»: