Протест прокурора. Документальные рассказы о работе прокуроров

— В принципе это так. Но, к сожалению, такой возможности ни у кого не было.

И я попросил суд приобщить к материалам дела справки канцелярий Верховного суда и республиканской прокуратуры о том, что к ним жалобы от «адвоката Павшина» по делу Белова и Касаткина вообще не поступали. (Следователь в свое время посчитал это излишним. Я же, готовясь к процессу, сделал соответствующие запросы.) На мой вопрос, как он это объясняет, подсудимый ответил:

— Известно, что часть писем теряется на почте. Может быть, и мои письма постигла та же судьба. С другой стороны, в канцеляриях нередко плохо учитывают и регистрируют жалобы.

Подсудимый был на редкость находчив — ни один вопрос не ставил его в тупик, каким бы неожиданным он ни был. Казалось, он заранее просчитал все опасные повороты процесса и приготовился к ним. Не подводили его и мгновенная реакция, природная хитрость, изворотливый ум. На следующий вопрос — если его жалобы, как он утверждает, отправлялись по назначению, почему ни на одну не поступил ответ, — он, не растерявшись, ответил:

— Как так не поступил? Ответы я получал регулярно, но приобщал их к очередным жалобам, вот у меня их при обыске и не оказалось.

На мой взгляд, обстоятельства изготовления «жалоб» полностью прояснились, и я счел возможным перейти к следующей части допроса.

— Зачем вы регулярно посылали письма Беловой и Касаткиной?

— Лично им я никаких писем не писал, а без всяких пояснений пересылал копии жалоб в защиту их сыновей. Только это их и интересовало, а больше переписываться с ними мне было не о чем.

— В таком случае попытайтесь объяснить происхождение полутора десятков писем, которые эти женщины передали следователю. В этих письмах вы неизменно заверяли адресатов, что ваши усилия вот-вот завершатся полным успехом, ссылались на положительный результат переговоров с ответственными должностными лицами, а главное, систематически напоминали о необходимости оплачивать ваши организационные расходы.

— Повторяю, никаких писем я им не писал.

— И тем не менее экспертиза дала категорическое заключение, что все представленные письма напечатаны на вашей пишущей машинке «Унис».

— Таких машинок тысячи.

— Но только в вашей западает буква «с», выщерблена «е» и отсутствует запятая. Все это отразилось в текстах как писем, так и «жалоб».

— Увы, жизнь полна роковых случайностей и необъяснимых совпадений. Хотя кто знает? Кто-нибудь из недоброжелателей мог воспользоваться моей машинкой и работать, как говорится, «под меня».

— Между прочим, на следствии вы постоянно требовали дать вам возможность самому писать свои показания. Бросается в глаза, подтвердила это и лингвистическая экспертиза, что в своих пространных рукописных текстах вы допускаете те же грамматические ошибки, что и в машинописных, авторство которых отрицаете. Повторяются и специфические, только вам присущие выражения и обороты. Если следовать логике, вы являетесь недоброжелателем самому себе.

— Наверно, тот, кто подделал письма, тщательно изучил мой стиль, в том числе и мои ошибки. Видимо, это мастер своего дела.

Подсудимый прекрасно понимал, о чем пойдет речь на следующей стадии допроса, потому так отчаянно отмежевался от авторства писем своим доверителям. Вот типичный образчик его стиля и манер:

«Напоминаю Вам, что Уголовно-Процессуальным Кодексом РСФСР предусмотрено, что Решения, Приговоры и Определения обжалованию не подлежат. Потому прошу Вас готовиться к этому и не жалеть абсолютно ничего, чтобы Ваш сын был освобожден».

В юридическом смысле это полнейшая белиберда, но на недалеких и малограмотных доверительниц эта писанина впечатление производила неотразимое. Тем более что для пущей важности отдельные строчки, на которые следовало обратить особое внимание, печатались красным шрифтом.

Кроме того, признайся он в авторстве, ему пришлось бы ответить на вопросы — зачем он ссылался на поддержку некоего «Старшего Юрисконсульта РСФСР» или, в другом случае, «Юриста Государственного значения», заведомо зная, что таких должностей и званий не существует.

В принципе его позиция была ясна. Как он знал, о чем его будут спрашивать, так и я, да, видимо, и весь состав суда предвидел характер его ответов. И тем не менее процессуальный порядок требует, чтобы выяснялись все без исключения обстоятельства, имеющие значение для дела.

— Нет, — заученно твердил он, — никаких телеграмм этим женщинам я тоже не посылал.

А следователь в разных отделениях связи изъял телеграфные бланки с рукописным текстом. По моему ходатайству суд огласил заключение графической экспертизы, удостоверявшей, что все бланки заполнены рукой подсудимого. Заодно огласили и взятую на выбор телеграмму: