Против неба на земле

Возможно, он уже дремлет, и проявляется Аш-два-о в смытых очертаниях, старый учитель химии. Зачитывает из пухлой тетради, колыхаясь на воздушных потоках:

– «Есть разница между свободным человеком, попавшим в рабство, и рабом от рождения, который пытается стать свободным. Первому не опуститься до второго. Второму не подняться до первого…»

Допрашивает с пристрастием:

– Кто ты таков, друг мой? Во что обратился с годами? До кого поднялся и куда опустился?

Живущий поодаль отвечает, как на уроке:

– Предпочитатель бесполезного – вот кто. Который отбирает слова без порока, выжившие и убереженные, как отбирают камни для украшений. Заключает в приличествующие им оправы, подвешивает на цепочках предложений – восторгом и томлением для ценителя…

…способного отличить подделку от редкостного кристалла отменной чистоты. «Поелику» – словно горный хрусталь, ясный на просвет, в серебряной витой оправе. «Фиал» – в чеканном узоре, тлеющим изнутри угольком рубина, врачующего сердца и мысли. «Сонмы», «бармы», «кинвалы» – резной камеей на агате, завитком пряди, всплеском горной струи, строгой чистотой линий. Среди ревностных его клиентов и незрячие собиратели звуков: слово для них путеводной нитью, амулетом и талисманом, беспокойством и опасением, ибо, наподобие самоцвета, оно болеет и выцветает, стареет и умирает…

– Ты – Ювелир, который поодаль, – уточняет Аш-два-о, утекая в туман. – Вот ты кто…

– Можно назвать и так. Слово – опалом, изумрудом, сине-алым аметистом, яшмой в переливчатой тайне к просвещению ума и добавлению понимания…

Добрая фея пообещала:

– Дарю на радость этот язык – звукосогласием слова и слога.

Злая фея добавила свое:

– Дарю его на мучения – к розне, обиде, нищете и болезни…

…слово – бирюзой, тускнеющей на руке смертельно больного. Янтарем – горючей слезой по павшим. Сапфиром, полевым васильком – раскрывать измены и отгонять страхи. Адамантом из арапской земли, ангельской слезой в чистоте и светлости – ярость укрощать и сластолюбие. Гиацинтом – увеселять сердца и отдалять кручину. Сердоликом – к заживлению обид. Смарагдом в изумрудной зелени, пробным камнем для души, мутнеющим при дурной мысли, – слово мутнеет тоже. Бериллом, хрусолифом, лучистым ониксом, турмалином и альмандином, лалом и нефритом, александритом, хризопразом, винисой-камнем, – всякому слову свой минерал, всякой строке свое эхо, всякому веку свой слог и своя радость…

Спросят на пороге вечности:

– Что за язык у тебя, пониманию затрудненный?

Ответит:

– Язык той земли, откуда прибыл. Заучил сотню слов, в разговоре подставляю одно из них, как одноногий подставляет костыль, чтоб не упасть.

Возмутятся. Нимбами закачают:

– Жил на Святой земле и не выучился?! Как же с тобой здесь разговаривать? Кого ты поймешь, кто поймет тебя?

Ответит:

– Обещаю. Постараюсь. Сделаю всё от меня зависящее – заново родиться на той земле. Первое молвить слово на том языке. Чтобы и он стал томлением и восторгом.

Смилуются светлые ангелы:

– Ладно уж. Пойдешь прежде на курсы, заучишь согласные, гласные сами прибьются, а там видно будет…

…слово – скатной жемчужинкой, затаившейся в глубинах перламутра. Камнем-достоканом с золоченым пояском в венце строки. Стебельком с трилистником. Кружевным травным узором. Росной капелью на странице, перегородчатой поливной эмалью в искорках винисовых. Слово, оправленное в ажур. Чернением по золоту. Тиснением по серебру. В росписи разнотравья с пупышами по контуру. Золототканое – из канительной крученой нити. На бархате, тафте, на узорчатой камчатной ткани, пропитанной розовым маслом. Слово – подарочным набором, в окладе резном, чеканном, с единорогами и грифонами…

– Он больной, – хищно порадуются доброжелатели. – Его надо лечить!

– Не надо.

К ночи вернется в номер, разложит на столе бумагу с карандашами, скажет коту:

– Здесь. На Соленом море. За тысячи верст от тех земель. Отделенных веками, кордонами, часовыми поясами. Не смешно ли это?

Корифей ответит прищуром зеленоватого ока: «Мне не смешно».

– Тогда так. Сидеть смирно. Не мяукать! Старик Бывалыч будет в размышлении.

Исчерканные к утру листы. Исту́пленные карандаши. Восторг от проклюнувшегося слова, восторг и потрясение, как у девочки, когда набухают припухлости на груди – Птицей райских садов.

А слово порадует тихо…

10

«…многолюдству было объявлено, что сын с матерью со страха отравились, а многолюдство на радостях перепилось до бесчувствия и потери жизни, обратившись тем самым в малолюдство.