На утро измученный он ушёл из дома. Он встал раньше всех, раньше Марьи Петровны, раньше Градатского, раньше Санкт-Петербурга. Он шёл как в тумане, его глаза устали плакать и просто были красными. Боровский стоял перед дверью дома, где никогда не был, но знал кто там живёт. Он вяло ударил три раза по двери, и она отворилась. На пороге стоял Дюжев, он, слегка удивившись, впустил юношу. Квартира была небольшая, вся заполненная книгами и стопками бумаг, а в углу стояло занавешенное зеркало. Это был скорее кабинет, нежели квартира. В углу под завалами книг виднелась кровать, а посреди комнаты стоял стол, также заваленный вещами. Дюжев сел за него и, закинув ноги на стол, фыркнул.
— И зачем пожаловал? Просить прощение? Так оно мне не нужно…
— Мне не за что просить прощение, Николай Николаевич… Я не виновен.
Дюжев удивился его словам, он скинул ноги со стола и уже сжимал кулаки, тогда Боровский продолжил:
— Я не виновен, но признаю, что это мой грех, и расплачиваться за него тоже мне.
— Чушь! — возмутился Дюжев. — Если ты не виновен, то о каком грехе может идти речь?!
— Это не чушь! — крикнул Боровский. — Я не виновен в том, что случилось, но я понимаю, что этот грех лежит на мне. Я желаю искупления.
— Желаешь искупление значится? Иди в монастырь и молись за упокой его души. Больше мне нечего тебе сказать, — ответил он, махнув рукой. — Уходи.
— Я хочу жить, — утвердительно сказал Боровский. — Я не хочу всю жизнь проторчать в монастыре, обритым.
— Тогда как же ты собираешься искупить грех? Ответь мне?
— В обмен на те жизни, что были отняты по моей вине, я спасу сотню. Тем же способом, что убил одного, я собираюсь помочь другим.
Дюжев увидел блеск глаз юнца, что так нагло толкал абсурдную речь прямо перед его носом. Он понял, что Боровский не шутит и действительно готов исполнить задуманное, но не мог простить содеянного. Однако он также не мог оставить гнить растерзанную душу Боровского, которым двигало желание достичь справедливости во всём, он жаждал баланса.
— У тебя ничего не выйдет, лишь ещё больше убьёшь.
— Вы правы! Поэтому Вы научите меня. Вы научите меня, как спасать жизни, — в этот момент Боровский горел яростным пламенем решимости, которое словами было уже не погасить. — Дюжев, Вы мне поможете?
— Наглый же ты парнишка…
Дюжев лишь тяжело вздохнул и, почесав затылок и задорно улыбнувшись, ответил:
— Почему твои руки так сильно трясутся?.. — спросил Беспутников, вглядываясь глаза Градатского, что навис над ним. Он приставил острие ножа к его горлу, и капля крови уже стекала по шее. Они были окружены свистом метели и шелестом веток, но оба ощущали лишь тишину. Мир вокруг замер. Градатский сглотнул комок в горле, смотря в чужие удивлённые глаза. Он завис над ними, не в состоянии двинуться.
— Так значит, он был прав, — продолжил говорить Беспутников. — Вы прежде и правда не убивали…
На этих словах Градатский дрогнул, а вместе с ним дрогнул и кинжал.
— Забавно это всё, Константин Григорьевич. Я думал, что убить для Вас так же просто, как позавтракать. Но видно ошибся. Давайте я помогу Вам.
Он взялся за его руки и вновь приставил кинжал к своей шее.
— Что ты делаешь? — взволнованным голос произнёс он.
— Мне в любом случае не выжить… так хоть позвольте мне… сломать Вас.
Произнёс он и за мгновение руками Градатского порезал себе сонную артерию.
— Нет! Нееет! — прокричал Градатский. — Что ты натворил?!
Брызнул поток крови, и он умер, растекаясь в улыбке. Градатский в нервном припадке пытался остановить кровь рукой, но всё это было бесполезно. Но всё равно он делал это в какой-то слепой надежде. Тогда он повалился на снег, остолбенев как никогда. Он взглянул на свои окровавленные руки и ухватился за голову, запачкав и лицо, и волосы. За двадцать пять лет Константин Градатский ни разу не убивал человека. И впервые за последние пять лет он проронил слезы.