Противостояние

— А кто не согласен — тех прижмем к ногтю. Время, батоно, время. Гости ждут…

— Да… Как они?

— Дошли до кондиции. Но много не позволяют. В плепорции. — ввернул Солико русское словечко, которое подхватил, пока пришлось посидеть.

— В плепорции…

* * *

Гости уже ждали. Судья, полузакрыв глаза музицировал без нот, на память — благо ткут было старинное немецкое пианино еще двадцатых годов изготовления, остальные кто просто сидел, кто тихо переговаривался между собой. Но как только батоно Эдуард вошел в комнату — все разговоры мгновенно прекратились и семь пар жестких, волчьих глаз уставились на члена Политбюро ЦК КПСС. Только представитель московской торговли не имел такого взгляда — но он и сидел отдельно, и с ним никто не желал разговаривать, он был единственным бобром, не овцой, а бобром, глупым лохом на этой встрече. Остальные, как бы богаты ни были — были именно волками и каждый то и дело прикидывал, как бы половчее вцепиться кому-нибудь в горло. Все волки жаждут крови.

Перед министром иностранных дел СССР сидела мафия — он стоял, а они сидели, и это было правильно. Этой мафии не существовало, про нее никто не знал, и даже такой знаток советской организованной преступности, как Александр Гуров[352]

, не мог ничего рассказать про этих людей, он знал только троих из них, а доказательств не имел ни против одного. Эта мафия была сильнее, жестче и жизнеспособнее итальянской, потому что росла в несравнимо более суровых условия, не в теплой, омываемой ласковым морем Сицилии. Эта мафия отвергала старые воровские понятия — из всех присутствующих только двое числились ворами в законе, да и то относились к «новым», не соблюдающим заветов. В отличие от старой воровской элиты они не стремились каждые пять лет сесть в тюрьму, не боролись с государством, а использовали его, обязательно работали, некоторые имели семьи и состояли в партии. Они не отвергали сотрудничеством с милицией — но в этом сотрудничестве всегда сами веди игру, подкупая и обманывая ментов. Эти люди не раздумывали долго, когда надо было убить человека, они создавали параллельную экономику и параллельные военизированные формирования. Наконец, в будущем — они посматривали еще выше, на самые вершины власти. Тот же Судья — ему хоть сейчас в первые секретари, биография чистая как снег. А потом…

— Товарищи… — начал Шеварднадзе, и тут же понял, что совершил ошибку. Не было здесь товарищей, и никто не воспринимал его как товарища…

— Разрешите мне… — Судья так и не занял свое место за столом, он просто повернулся от пианино, благо стул был с вращающимся сидение — батоно, к чему эти вступления, разговоры долгие. Разговоры долгие да мутные любят те, у кого помыслы нечисты, да в голове пустота. Ты переходи прямо к делу — и мы послушаем.

— Прямо к делу… Не просто это так, батоно — прямо к делу то. В стране назревают большие перемены. Очень большие… — батоно Эдуард подумал и для важности казал третий раз — очень большие перемены. В будущем — возможно, вам не придется скрываться, скрывать свои цеха, можно будет заниматься производством нужных населению товаров совершенно открыто и … легально.

В комнате повисло молчание

— А кого что не устраивает — вдруг грубо начал Одессит — кому мешает то, что сейчас то есть? Я вот так думаю, хлопаки[353]. Сейчас дело мы в руках держим, никто его у нас не отнимает. Не, я конечно понимаю — ОБХСС и все такое. Но что такое ОБХСС? Один Будешь Хапать — Скоро Сядешь. Так ты не хапай один, поделись с людьми, тому кусок занеси, этому — и работай дальше. Вот я сейчас джинсы из Турции вожу. Люди довольны и покупатели довольны, и я доволен — всем копейка малая. А что если эти джинсы десять человек возить будет? Ну, ладно, десять еще договорятся — а сто? Это какой же бардак то будет? И кто с кем будет договариваться. А вот тебе, такому красивому — кто с тобой поделится, кто кусок хлеба поднесет? Не дело это, не дело. Все в одних руках должно быть.

Судья нахмурился

— С тобой, Жора хорошо г…о жрать! — грубо сказал он — ты то и дело наперед забегаешь. Человек до конца не высказался — ты уже со своим словом малым вылез. Дослушаем…

— С чего оно малое то… — обиженно сказал Одессит.

— С того, Жора, что ты от своего имени говоришь, а не от имени общества. Вот когда общество за твои слова подпишется, тогда и я тебя выслушаю. А сейчас — давайте нашего гостя послушаем.

Жора обиженно замолчал

— Насчет экономики. Разрешены будут кооперативы, потом акционерные общества. Что-то типа товариществ на паях. Потом разрешат частные банки и свободную куплю — продажу валюты. Потом — постепенно начнем передавать в частные руки государственную собственность.