Двушек не было. Он не сразу понял, почему не работает телефон — давно не звонил так. Вернулся к машинам, попросил. Набрал по памяти номер…
Ответила дочь — отрада глаз. Господи…
— Мананочка… Дядя Нико где… Позови…
Дядя Нико — так звали старого и преданного друга семьи, сейчас он должен был быть в их доме. Он мужчина и сможет все сделать как надо.
— Не спрашивай ни о чем! — резко взял разговор в свои руки член Политбюро, когда услышал в трубке знакомый голос — бери всех, моих, твоих — всех. Бери все, что сможешь собрать за два-три часа, ты знаешь где лежит. И быстро сюда, я в Абхазии, на морвокзале. Найдешь меня. Не опоздай, времени совсем нет…
Отдав распоряжения, не терпящие отлагательства, Шеварднадзе вернулся к машине. Это когда интересы государства отстаивать… американцы его «недалекий Эдди» звали. Свои то интересы он завсегда отстаивал куда лучше.
— Звони и своим. Пусть собираются.
Здание Сухумского морвокзала было отстроено после войны полностью заново — разрушили фашисты в войну. Сейчас построили новое — прямо на пирсе, формой своей оно чем-то напоминало восточные храмы и пагоды, сам Шеварднадзе и не знал, пока в Японии не побывал, да не глянул. Интересно — кто только такое выдумал.
На переговоры пошел один лишь Хабеигшвили. Жили здесь богато — потому что через порт Сухуми валом шла контрабанда с Турции, весь город об этом знал. Какие-такие пирсы — мирсы, в порту прямо и переваливали, особо не таясь, и Хабеишвили отношение к этому имел, пока вторым секретарем был. Потому как в Грузии коммунизма давно уже не было, была капиталистическая экономика при социалистических льготах для людей за счет Центра, вот что было. И кто на должности был — автоматом право на свою долю имел, потому как иначе и должность незачем занимать. Сейчас батоно Солико был не в силе, права на кусок не имел — однако людей здесь знал и они его знали. А вот Шеварднадзе остался сидеть в машине, потому как увидят его — цену впятеро заломят. Грузины — народ торговый, своего — никогда не упустят.
Батоно Солико пешком дошел до грузового порта, он тут был небольшим, но загруженным, сунул вохре десятку на ходе.
— Сынок, батоно Гурам на месте?
— На месте, на месте, там смотрите.
Вохровец был из русских — рыжий и вихрастый, но деньги с должности брал как настоящий грузин. Потому как ни один нормальный, в здравом рассудке человек, свой кусок, что прямо ему в руки плывет — не упустит. С машины — десяточка, с грузовой — двадцать пять, а то и полтинник, если выезжает без досмотра, да в неположенное время. За дополнительные услуги — еще. Три четверти заработанного начальник караула забирает, но на то он и начальник, ему надо с верхними людьми делиться, не все же себе. А того что остается — на жизнь красивую. Хватает. Пройдет зима, настанет лето приедут сюда курортницы…
Батоно Гурам, седой, высохший старик, который ходил по Черному морю, когда Усатый был еще жив и в силе, сидел в своем закутке, чем-то занимаясь. Он все время что-то делал — строгал, точил, выделывал — мало того, что капитан — так еще и руки золотые. Порт не работал по погодным условиям, баржи скрипели, наваливаясь на пирсы под жестокими ударами волн, только выставленные у причальных стенок ограждения из отслуживших свое покрышек, спасали их от повреждений. Кто из персонала порта еще не ушел домой — сидели в ремонтной мастерской по соседству, пили вино и азартно шлепали замусоленными картами по большому перевернутому ящику, накрытому фанерой. Увидев входящего, старик поднялся ему навстречу
— Гамарджоба, батоно Сулико, гамарджоба. Не ожидал тебя здесь увидеть. Садись, вина выпей…
— Не времени…
— Вах, для хорошего вина всегда должно быть время. Мне привезли Саперави, прямо с кувшина. Такое Сталин пил, слушай, да…
— Не до вина, прости батоно. На ту сторону мне надо.
Старик покачал головой
— Куда торопишься? На тот свет? Не видишь, море какое? Зима.
— Помоги, батоно. На ту сторону надо, вот так.
Для того чтобы показать как — Хабеишвили типично русских жестом провел рукой по горлу.