Противостояние

Золотопромышленник покачал головой. Как и остальные он был мафиози, он убивал в войну убивал и после войны но в отличие от остальных он был самым настоящим промышленником и знал как работает промышленность. Он работал не с золотом, он работал с людьми, перебирая десятки в поисках крупинок золотого песка. Этому — пусть он и член Политбюро — он бы и рубля своего не доверил — несерьезный человек. И на фронте — в разведку бы с ним не пошел, и спиной бы не повернулся. Это был самый настоящий пустобрех, и дела он не знал. Промышленник понял, что такие люди во главе государства быстро приведут его к гибели — к настоящей гибели — и в связи с этим надо было что-то предпринимать. В конце концов — ни одна отрасль промышленности — пусть даже и такая отлаженная как у него — не может работать, если все остальные в развале. Поэтому — золотопромышленник все понял, и решил для себя, что деньги за эту встречу он потратил не зря.

— Орган вы создадите — продолжал допытываться Судья — что будет продаваться? Булочная на углу? Или завод?

— Ну, сначала… легкая промышленность, пищевка…

— А потом…

Молчание было самым красноречивым из возможных ответов. Как кончатся деньги — начнем продавать остальное.

— Система частных банков? — внезапно поинтересовался Москвич — со счетом в Госбанке? Или как-то по другому?

— Да, конечно. Со счетом.

Остальные поморщились — но не перебили. Москвич же из одного этого понял, что можно будет отмывать и обналичивать деньги. А это — сам по себе неплохой бизнес, деньги на деньгах. За обнал сейчас брали от пяти до пятнадцати процентов, у кого сколько совести хватало. Совсем наглели в Грузии, Армении и прибалтийских республиках — там меньше чем на десятку не договоришься, но зато можно почти любые суммы. В России брали поменьше, можно было даже за пять — но и дело поставлено хуже, большие суммы не прогонишь да и ОБХСС свирепствовал. В национальных республиках он был даже не куплен — он был своим, ОБХССники приходились обнальщикам кровными родственниками[354], и ворон ворону глаз не выклюет.

— Каким образом будут обеспечены наши интересы? — задал как нельзя более прямой вопрос Судья…

— Допуском в участии…

— Э… нет дорогой. Допуск к участию. Это ничто. Важно не то, кто и как голосует — важно кто считает голоса, так кстати, кажется, сказал ваш Сталин…

— Ва… — вскинулся грузинский бухгалтер, потому что в Грузии Сталина уважали до сих пор

— Ваш Сталин! — жестко повторил судья — мой род еще с Багировых долги имеет с тех времен, кровные долги…

Разобраться про Сталина не успели — без стука вошел Хабеишвили, что само по себе было немыслимо.

— Батоно Эдуард, на пару слов… прошу прощения у общества…

Мафиози смолчали

Вышли в темный пустой, коридор, к лестнице. Шеварднадзе поразило лицо своего старого друга — белое как мел. Хабеишвили был альпинистом, просто так в панику не бросался

— Что случилось?

— Беда батоно… В Москве неладное… говорят, генеральный …

— Что?!

— Погиб. Первый ваш погиб, самолет на взлетке рухнул… мне Михо позвони, голос дрожит. Говорит, в Москве что-то неладное делается, ему сказали, что где-то стреляют… сильно стреляют… беда, батоно.

— Заткнись! — Шеварднадзе быстро перебирал в памяти номера — Вахе звонил?

— Не отвечает! Вся связь отключена!

— А вертушка? Отсюда звонил?

— Тоже отключена!

Вахи конечно могло и не быть на месте, хотя неофициальный лидер грузинской общины Москвы был пожилым, больным ногами человеком и лишний раз не выходил из дома. А вот то что отключена вертушка — это уже серьезнее.

Тем не менее, Шеварднадзе убедился сам — прошел в комнату, снял трубку, несколько секунд недоуменно вслушивался в звенящую пустоту в тр4убке — веря и одновременно не веря. НЕ могла просто так отключиться вертушка, там несколько степеней защиты — просто не могла!

Тогда может быть — отключили от вертушки его!

— Быстро! К машинам!

Выскочили — погода портилась, с Черного моря шел шквал, первые капли дождя — мерзкого, холодного зимнего дождя уже оросили и без того озябшую землю.

— Быстро! Быстро!

От волнения Хабеишвили перешел на русский, которые понимали все. Взревели моторы трех Волг, на которых они сюда прибыли.

— Э…

Один из идиотов, привезших сюда «уважаемых людей» попытался зачем то остановить их — бампер Волги хрястко поддел его под колени, сломав обе ноги и отбросил в сторону…

* * *

— Этот… ушел!

Собравшиеся на втором этаже переглянулись — сообщение одного из шоферов осмелившегося подняться и доложить хозяевам — им не понравилось. Все здесь собравшиеся были опытными, тертыми людьми, и сейчас они остро, шкурой, каждой клеточкой своего существа почувствовали надвигающуюся беду…

* * *

— С Сухума катер будет. До Турции.

— Ты знаешь, к кому обратится?

— Знаю, батоно.

— Ты настоящий друг… Не забуду…

Волги уже неслись по улицам Сухума.

— Остановись! — внезапно сказал министр иностранных дел СССР — вон там, у телефонной кабины…

Телефонная кабина была, как и обычно бывает — изрезана ножами, исписанная ругательствами на русском и грузинском, с острым запахом мочевины. Министр брезгливо вытащил платок, обхватил им телефонную трубку…