Противостояние

– Ну, положим, не английского, того я бы скорее самолично пристрелил, чем к нам потащил, а американского. Просто, когда мы в себя пришли после взрыва, а я сам не полагал, что так рванет, слишком близко мы залегли, кто же знал что во всех трех вагонах снаряды? Так вот… Когда жахнуло, все нормальные люди тикали от места взрыва. Если были в состоянии, конечно. А один ненормальный устанавливал камеру, чтобы сфотографировать воронку на насыпи. Вон, Бурноса видите, ну тот, что на полголовы выше остальных и на полпуза толще? Так он его едва не пристрелил, думал «англичанка кулямет ставит, шоб нас стрелить», уже прицелился. Я смотрю – точно, европеец, да еще и с фотокамерой. Думаю, хоть представиться надо, а то и предупредить, чтоб в будущем не шастал, где не попадя. Но кто, вы думаете, это был? Это же Джек Лондон!

Услышав свое имя, американец обернулся к говорившему и приветливо помахал рукой, улыбаясь во все свои 32 белоснежных зуба.

– А кто он такой, этот Джек Лондон? – настороженно спросил Водяга.

– Ну, вы даете! Он же самый известный американский писатель! Ну, после Марка Твена, точно, – понизил планку Балк[18], – ну, он еще писал статью о бое при Чемульпо, рассказы о золотой лихорадке. Ему еще перед Беляевым с «Корейца» предстоит извиняться, за пущенную им утку о голой ж… Неужели не слыхали?

– Не знаю, не читал-с, только беды бы какой не вышло… – потянул было Водяга. И накликал – беда пришла. Давно назревающий нарыв на нангуаньлиньских позициях прорвало.

* * *

Последние полторы недели японцы не проявляли особой активности, и Балк списал это на очередное истощение у них запасов снарядов. Но как ни внушал он Михаилу, что высоты впереди, расположенные чуть восточнее покинутой китайцами полуразрушенной деревни Яндатянь, позволяют врагу незаметно накапливать резервы, что идеальной оборонительной позиции не существует и ее нужно укреплять постоянно, расслабились все.

Конечно, от войны устаешь. Особенно, когда ни ротаций, ни перспектив на отвод на отдых не предвидится. И вдруг наступает относительное затишье в боях. Поиски пластунов-разведчиков да редкие перестрелки – не в счет. Смолкают вой и взрывы вражеских снарядов, шипение разлетающихся осколков и визг картечи, свист пуль и грохот собственных орудий, стоны раненых товарищей. А на второй-третий день, как будто вслед за вынутой из ушей ватой, приходят откуда-то издалека звуки жизни: чириканье птиц, стрекот кузнечиков, шорох дождя… И наваливается на все тело накопившаяся смертельная усталость.

Расслабился сам Михаил, перестав лично инструктировать каждого офицера, идущего в обход караулов. Расслабился Ржевский, больше озаботившийся тем, чтобы не опоздать к следующему анекдоту у фитиля, чем проверкой того, чем занимаются его караульные. Расслабились, уверовав в беспомощность японцев и скорую победу, солдаты, стоящие в караулах. Расслабилась и большая часть их товарищей – офицеров и рядовых из состава трех русских полков и частей усиления, расположившихся в окопах, блиндажах, стрелковых ячейках, дзотах и на артиллерийских позициях «Дальнего фронта».

Да и сам Балк тоже был хорош. Знал ведь, что подорвавшийся позавчера в проходе у Тигрового полуострова броненосец «Победа» заблокировал выход из базы. Хоть не затонул, и то слава богу, но когда его вытащат оттуда – пока неизвестно. А значит, приморские фланги на перешейке снова остались без артподдержки с моря. Вот только того, что японцы воспользуются этим уже через два дня, он не ожидал.

На еженедельной смене позиций пулеметов у Михаила он не настаивал уже недели две, а сам, воспользовавшись оперативной паузой, с головой ушел в любимое дело, до которого наконец-то дорвался и на этой войне. Он занялся постановкой на удовлетворяющий его уровень боевой подготовки двух рот спецназа морской пехоты, сформированных им по приказу Макарова еще три недели назад, причем Балк отобрал туда самых способных офицеров, матросов, казаков и солдат не только в Артуре, но и с бронедивизиона.

Формально сам он командовал первой ротой, а штабс-капитан Максимов – второй. За время знакомства с Василием герой англо-бурской войны успел с ним подружиться. А когда узнал про его задумки на тему спецназа, не задумываясь принял роту, оставив «мостик» «Добрыни» на кавторанга Вяземского. Сегодня под началом Максимова обе роты в Дальнем отрабатывали посадку-высадку на маломерные суда, а Балка Михаил вытащил к себе на обмывку новых погон, полученных им от августейшего брата по Указу от 16 июля.

* * *

Всеобщая благодушная сонливость прошла с первым взрывом. Низкорослая фигура в темной облегающей одежде вскочила на ноги в двадцати метрах от русских траншей, куда неизвестный неведомо как пробрался по зарослям и кучам уже скошенного пулями гаоляна. Широко и стремительно размахнувшись, японец бросил что-то оставляющее дымный след в сторону пулеметной позиции. Еще до того, как громыхнул первый взрыв, по одной-две таких же фигуры проявились и перед позициями остальных пяти пулеметов. Слегка оторопевший Балк, не веря своим глазам, прошептал: