Противостояние

Две толпы людей, одержимые жаждой убийства себе подобных, не сделавших пока лично им ничего дурного, рвались навстречу друг другу, выставив вперед острия штыков. Если бы не изредка раздававшиеся то с той, то с другой стороны выстрелы, то происходящее напоминало бы столкновение копейщиков лет так пятьсот, а то и тысячу тому назад. После одного из выстрелов, когда между цепями противников оставалось примерно метров триста, человек в черной кожаной куртке, несущийся впереди русских, оступился… И упал.

Над русскими войсками пронесся то ли стон, то ли всхлип. Михаила искренне любили все. Он всего за месяц с небольшим завоевал сердца как офицеров, так и солдат. Он постоянно был рядом с ними, он спал, как и они, под открытым небом, он ел с ними из одного котла, смеялся тем же шуткам и подтягивал те же песни. Его бронедивизион не раз прикрывал отход русских частей, а иногда и контратаковал зарвавшихся японцев. О его умелом руководстве войсками и всегда правильном выборе позиций (простимулированном советами Балка, имеющего за плечами опыт сотни лет войн, которых еще не было) уже ходили легенды, согласно которым счет спасенных им солдат уже превысил общую численность русских войск, оседлавших перешеек, раза в три. И сейчас он, сраженный пулей, лежал на земле…

Но вот упавший человек сел и, зажимая левой рукой рану на бедре, с матом выпустил по набегающим японцам весь барабан нагана (эффектно, но совершенно не эффективно с дистанции 250 метров), а потом достал из набедренной кобуры квадратный маузер. Ранен, но не убит! По рядам русской пехоты понесся сначала нестройный, но неудержимо набирающий силу новый боевой клич: «За Михаила!» Спустя доли секунды навстречу врагу летела уже не воинская часть, а озверелая толпа, воспылавшая кровной местью.

Подбежав к великому князю, Балк, предварительно засунув наган за пояс, помог ему встать и отрядил верного Бурноса, после встречи с бронепоездом не отходившего от Балка ни на шаг, став его неофициальным денщиком, проводить Михаила до русских окопов. К этому моменту перетянуть рану ремнем от портупеи Михаил смог сам. При этом от глаз бежавших рядом солдат не укрылся тот факт, что Михаил отдал свой маузер Балку. На последних ста метрах Василий в коротком спринте успел на пару шагов опередить русскую цепь.

До японцев оставалось еще шагов тридцать, когда бежавший впереди русских человек вскинул обе руки, и над полем боя впервые пронесся стрекочущий звук работы пистолета-пулемета. Вернее, двух, ибо в каждой руке Балка сейчас билось в припадке ярости стрельбы очередями по маузеру. Через несколько секунд еще пара огненных цветков расцвела метров на полста правее и левее лейтенанта. Всего в том секретном грузе, что привез неделю назад из Инкоу «Бураков», было двадцать пять доработанных Дегтяревым и его помощниками до автоматический стрельбы маузеров. Один Балк носил сам, еще по одному отдал Михаилу, Ржевскому, Ветлицкому и Штакельбергу. Остальные достались морпехам-спецназовцам.

Сейчас каждый из четырех маузеров в упор выпускал по японской цепи по двадцатипатронному магазину каждые пятнадцать секунд. Балк не зря регулярно гонял господ-товарищей на стрельбище и заставлял тренироваться в скоростной перезарядке новых магазинов. К моменту, когда все пять запасных обойм к каждому не заклинившему маузеру были использованы, перед каждым из «маузеристов» образовалась небольшая просека в японском лесу. Ворвавшиеся в эти прорехи русские солдаты ударили во фланг японским цепям, что и предрешило исход боя. Хотя даже при лобовом столкновении здоровые сибиряки, из которых в основном и состояла русская пехота под Артуром, озверевшие от ранения любимого командира, порвали бы втрое превосходящего противника. Если в штыковом бою в окопах мелкие и шустрые японцы могли составить русским достойную конкуренцию, то в открытом поле… Вопрос был только во времени и в потерях.

Таранный штыковой удар русской пехоты был кошмаром всех ее противников со времен Карла и Фридриха и до конца Второй мировой войны включительно. Выживших противников… Русскую пехоту можно было остановить артиллерийским огнем до начала рукопашной, особенно хорошо работала картечь, а с конца XIX века – шрапнель. Ее можно было, уже в XX веке, выкосить пулеметами, опять же – до того, как начнется рукопашная. Но если все же, несмотря на потери, матерящаяся пехотная волна добежит до противника, то она отыграется за каждый метр своего пути под огнем.

Наиболее характерный случай было во время Крымской войны. Русские полки были вооружены гладкоствольными ружьями, которые били на почти вдвое меньшее расстояние, чем французские и английские нарезные штуцеры. Когда наши солдаты уже падали от пуль союзников, их пули еще не докатывались до противника по земле, под веселый галльский и британский смех. Видя полную несостоятельность своего оружия, деморализованные русские под плотным ружейным огнем неудержимо отходят, уже почти бегут…