Противостояние.Том I

— Мать Природа не работает таким образом Фрэн. Твои представители власти имели кучу бактериологов, вирусологов, эпидемиологов, которые сидели все вместе в каком-нибудь правительственном учреждении и соображали, какое множество неизвестных, странных букашек они смогут изобрести. Бактерий. Вирусов. Микробной протоплазмы, насколько мне известно. И однажды какой-то хорошо оплачиваемый холоп сказал: «Посмотрите, что я создал. Это убьет почти всех. Разве это не гениально?» И они наградили его медалью и повысили зарплату, а потом кто-то расплескал это… Что ты собираешься делать, Фрэн?

— Похоронить отца, — мягко ответила она.

— Ох… Конечно. — Он с минуту поглядел на нее, а потом быстро проговорил: — Послушай, я собираюсь уехать отсюда. Из Оганкуита. Если я пробуду здесь еще немного, я точно сойду с ума. Фрэн, почему бы тебе не поехать со мной?

— Куда?

— Я не знаю. Пока.

— Ладно, когда решишь куда, приди еще раз.

Гарольд просиял.

— Хорошо, я приду. Это… Понимаешь, это вопрос… — Он прервался на полуслове и стал спускаться с крыльца нетвердым шагом, словно человек, только что испытавший потрясение. Его новые ковбойские сапоги сверкали на солнце. Фрэнни наблюдала за ним с грустным удивлением.

Прежде чем сесть за руль, он помахал на прощание. Фрэн в ответ тоже подняла руку. Машина дернулась, когда он неумело дал задний ход, и рывками поехала по подъездной дорожке, потом вильнула влево, раздавив несколько цветов Карлы, и чуть не угодила в кювет, когда Гарольд выруливал на шоссе. Он просигналил два раза и уехал. Фрэнни смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду, а затем вернулась в сад своего отца.

Где-то после четырех часов дня она заставила себя дотащиться до спальни отца. От жары, физического и нервного перенапряжения у нее ломило лоб и виски. Можно отложить это до завтра, но тогда будет еще тяжелее. Под мышкой она несла лучшую камчатную скатерть матери, приберегаемую только для гостей.

Все вышло не так хорошо, как она надеялась, но и не так плохо, как она боялась. На лицо его садились мухи, потирали свои ворсистые лапки и снова поднимались в воздух. Кожа его потемнела до смуглости, но он так загорел, работая в саду, что это было почти незаметно… особенно если настроиться не замечать этого. Запаха не было, а он-то как раз больше всего и пугал Фрэнни.

Отец умер на двуспальной кровати, которую столько лет делил с Карлой. Фрэнни расстелила скатерть на половине матери, подложив ее край под бок отца, и, с трудом проглотив комок (в висках у нее стучало, как никогда), приготовилась перекатить отца на его саван.

На Питере Голдсмите была полосатая пижама, которая покоробила Фрэнни своим нелепым несоответствием данному случаю, но ничего не поделаешь. Она не могла даже подумать о том, чтобы переодеть его.

Собравшись с силами, она ухватила его за левую руку — та была как дерево жесткой и неподатливой, — и, подтолкнув, перекатила на скатерть. Как только она проделала это, откуда-то из глубины его груди раздался жуткий рыгающий, тягучий звук, долгая скрежещущая отрыжка, словно в его горло заползла цикада и, очнувшись в темноте, застрекотала.

Фрэнни пронзительно закричала, отшатнулась назад и опрокинула прикроватный столик. На пол со звоном полетели его расчески, щетки, будильник, несколько монеток, булавки для галстука, запонки. Теперь она почувствовала запах, гнилостный запах разложения. Исчез последний защитный покров, и ей открылась вся правда. Фрэнни упала на колени, обхватила голову руками и зарыдала. Она хоронила не манекен в натуральную величину. Она хоронила своего отца, и то последнее, самое последнее, что осталось в нем от человека, был этот густой, удушливый запах, пропитавший воздух. Но скоро и он исчезнет.

Мир затуманился, а звуки ее плача, громкого и нестихающего, долетали до нее самой словно издалека, как будто их издавал кто-то другой, например, одна из тех измученных маленьких темнокожих женщин, которых показывали в телерепортажах. Прошло какое-то время, она не могла сказать сколько. Постепенно она пришла в себя и осознала все, что ей предстояло сделать. Те вещи, которые она не в силах была заставить себя сделать раньше.

Она снова подошла к отцу и перевернула его на спину, вновь исторгнув из него рыгающий звук, на этот раз слабый и тающий. Она поцеловала его в лоб.

— Я люблю тебя, папочка, — сказала она. — Я люблю тебя. Фрэнни любит тебя.