— Не знаю. — Он тащил банку белой краски и толстую кисть, обернутую в целлофан. — Но сарай выходит прямо на шоссе 1, а я думаю, большинство людей могут приехать именно с этой стороны. В любом случае хуже от этого не будет.
— Будет хуже, если ты свалишься оттуда и переломаешь себе кости. — От жары у нее разболелась голова, а кола, выпитая за ленчем, тошнотворно плескалась и булькала в животе. — Ты же можешь разбиться насмерть.
— Я не упаду, — нервно сказал Гарольд. Он взглянул на нее и добавил: — Фрэн, ты выглядишь больной.
— Это от жары, — вяло пробормотала она.
— Тогда, ради Бога, спускайся вниз. Приляг под деревом. И понаблюдай, как человек-муха делает смертельный трюк на отвесном скате крыши сарая Мозеса Ричардсона.
— Не шути. По-моему, это глупо. И опасно.
— Да, но я буду чувствовать себя лучше, если доведу это до конца. Иди, Фрэн.
Он стоял там, потный, испуганный, со старыми паутинками, приставшими к его голым, обгоревшим плечам. Над поясом его тесных джинсов нависал живот. Гарольд был полон решимости не отступать и сделать все по правилам.
Она привстала на цыпочки и легонько поцеловала его в губы.
— Будь осторожен, — сказала она и торопливо спустилась вниз по лестнице с плещущейся в желудке — вверх-вниз, вверх-вниз, у-у-у-ух — колой; спустилась быстро, но не настолько, чтобы не заметить ошеломленное, счастливое выражение его глаз. По сколоченным гвоздями перекладинам, ведущим с сеновала на покрытый соломой пол сарая, она спустилась еще быстрее, так как чувствовала, что ее сейчас вырвет, и хотя
Гарольд спустился вниз без четверти четыре, обгорелый теперь уже докрасна. Его руки были заляпаны белой краской. Пока он работал, Фрэн беспокойно дремала под вязом во дворике Ричардсона, так и не сумев как следует заснуть, все время ожидая треска ломающихся дранок и отчаянного крика бедного толстого Гарольда, падающего с девяностофутовой высоты с крыши сарая на жесткую землю. Но этого так и не произошло, слава Богу, и теперь он гордо стоял перед ней — с зелеными ногами, белыми руками и красными плечами.
— Зачем тебе понадобилось тащить краску вниз? — с любопытством спросила она.
— Мне не хотелось оставлять ее там, наверху. А вдруг бы она растеклась по крыше и залила нашу надпись, — ответил он, и она снова подумала, как же он стремится ничего не упустить. В этом было что-то слегка пугающее.
Они оба поглядели вверх, на крышу сарая. Свежая краска ярко блестела, выделяясь на фоне выцветших зеленых Досок, и слова, написанные там, напомнили Фрэн надписи, которые иногда можно встретить на крышах сараев в южных штатах: ИИСУС, СПАСИ или СМЕРТЬ КРАСНОКОЖИМ. Надпись Гарольда гласила:
УЕХАЛИ В СТОВИНГГОН
В ЦЕНТР ПО ИЗУЧЕНИЮ ЧУМЫ
ПО ШОССЕ 1 ДО УЭЛСА
ПО РЕГИОНАЛЬНОМУ 95 ДО ПОРТЛЕНДА
ПО ШОССЕ 302 ДО БЭРРА
ПО РЕГИОНАЛЬНОМУ 89 ДО СТОВИНГТОНА.
ВЫЕХАЛИ ИЗ ОГАНКУИТА 2 ИЮЛЯ, 1990.
ГАРОЛЬД ЭМЕРИ ЛОДЕР
ФРЭНСИС ГОЛДСМИТ
— Я не знал твоего второго имени, — извиняющимся тоном произнес Гарольд.
— Здорово получилось, — сказала Фрэнни, глядя на надпись. Первая строчка была написана под чердачным окном, последняя — с ее именем — прямо над желобком для стока дождевой воды. — Как тебе удалась последняя строка?
— Это было нетрудно, — застенчиво сказал он. — Мне пришлось лишь немного поболтать в воздухе ногами, только и всего.
— О Гарольд, почему ты не мог написать лишь свое имя?
— Потому что мы — одна команда, — сказал он и поглядел на нее с некоторой опаской, — разве не так?
— Наверное, так… пока ты не сорвешься откуда-нибудь и не убьешься насмерть. Ты голоден?
Он просиял:
— Как медведь.
— Тогда пойдем перекусим. И я намажу твои ожоги детским кремом. Тебе придется надеть рубашку, Гарольд. Сегодня ночью ты вряд ли заснешь.
— Отлично засну, — сказал он и улыбнулся ей. Фрэнни улыбнулась в ответ. Они поужинали консервами и растворимым соком (его сделала Фрэнни, не забыв положить туда сахар), а позже, когда стало темнеть, Гарольд пришел к дому Фрэн, таща что-то под мышкой.
— Это принадлежало Эми, — сказал он. — Я нашел его на чердаке. По-моему, мама и отец подарили ей его, когда она закончила восьмой класс. Я даже не знаю, работает ли он, но я взял в магазине несколько батареек. — И он похлопал себя по оттопыривавшимся карманам.