Он выбрал путь на восток по 302-му шоссе, поскольку полагал, что рано или поздно оно выведет его к океану. Он заключил с собой своего рода сделку: «Когда я доберусь до океана, я решу, что делать дальше. А до того я вообще не стану думать о будущем». Его пешая прогулка — он шел уже четвертый день — сделалась чем-то вроде оздоровительной процедуры. Он размышлял о том, как бы раздобыть десятискоростной велосипед или мотоцикл, на котором он смог бы пробираться сквозь возможные завалы на дорогах, но вместо этого решил идти пешком. Он всегда обожал ходьбу, и все его тело молило о физической нагрузке. До побега из Стовингтона он просидел взаперти около двух недель и теперь чувствовал себя явно не в форме. Он полагал, что через некоторое время такое медленное продвижение станет раздражать его, и он достанет велосипед или мотоцикл, но сейчас ему хотелось просто идти на восток по этой дороге, разглядывая все, что заблагорассудится, делая привалы, когда пожелается, и ложась подремать в полдень — самое жаркое время дня. Это шло ему на пользу. Мало-помалу безумные метания в поисках выхода тускнели в его памяти, превращаясь из жуткого кошмара, от которого кожа покрывалась холодным потом, в нечто уже прошедшее. Труднее всего было стряхнуть с себя воспоминания об ощущении, что его кто-то преследует. В первые две ночи пути ему все время снилась последняя схватка с Элдером, когда тот явился выполнить данный ему приказ. В этих снах Стю каждый раз запаздывал со стулом. Элдер уворачивался от удара, нажимал спусковой крючок своего пистолета, и Стю чувствовал тяжелый, хотя и безболезненный удар в грудь начиненной свинцом боксерской перчатки. Сон повторялся снова и снова, пока он не просыпался утром весь разбитый, хотя даже не замечал этого, радуясь, что жив. В последнюю ночь кошмаров не было. Он надеялся, что ходьба понемногу выведет эту отраву из организма, и тогда он сумеет лучше обдумать планы на будущее, независимо от того, доберется он к тому времени до океана или нет.
Он прошел поворот шоссе и увидел собаку — рыжеватого ирландского сеттера. При виде Стю пес радостно залаял и бросился вверх по дороге, клацая когтями по асфальту и бешено виляя хвостом. Он подпрыгнул и уперся передними лапами в живот Стю с такой силой, что заставил того сделать шаг назад.
— Здорово, малый, — ухмыльнулся Стю.
Пес залился радостным лаем при звуке его голоса и снова подпрыгнул.
— Коджак! — раздался строгий голос, и Стю, вздрогнув, оглянулся. — Отстань! Оставь человека в покое! Ты измажешь ему всю рубашку! Глупая собака!
Коджак снова встал на все четыре лапы и обошел Стю вокруг, поджав хвост. Однако хвост продолжал радостно подергиваться, и Стю решил, что собачьего артиста из этого пса не получится.
Теперь Стю заметил владельца голоса и, похоже, Коджака. Мужчину лет шестидесяти, в потрепанном свитере, старых серых штанах и… берете. Тот сидел на вертящемся стуле и держал в руке палитру с красками. Перед ним стоял мольберт с натянутым холстом.
Он встал, положил палитру на вертящийся стул (Стю расслышал, как он пробормотал себе под нос: «Не забыть бы про нее и не сесть на краски») и пошел к Стю, протягивая руку. Его пушистые седеющие волосы, выбивающиеся из-под берета, слегка развевал слабый ласковый ветерок.
— Надеюсь, вы не станете выкидывать дурацкие фокусы с этим ружьем, сэр. Глен Бейтман, к вашим услугам.
Стю сделал шаг вперед и пожал протянутую руку (Коджак опять разыгрался и стал скакать вокруг Стю, но не отваживался вновь прыгнуть на него).
— Стюарт Редман. Не беспокойтесь о ружье. Я еще не повстречал таких людей, чтобы мне захотелось стрелять в них. По правде говоря, я пока никого и не встретил, кроме вас.
— Вы любите икру?
— Никогда не ел.
— Тогда пришла пора попробовать. А если она вам не понравится, тут полно всякой всячины. Коджак, не прыгай. Знаю, ты уже хочешь снова приняться за свои безумные скачки — вижу тебя насквозь, но нужно сдерживать себя. Никогда не забывай, Коджак: контроль над собой — вот что отличает высших существ от низших. Контроль!
Вняв лучшему в себе, к чему, собственно, и была адресована эта речь, Коджак присел на задние лапы и тяжело задышал. Его собачья морда растянулась в широкой ухмылке. Стю по своему опыту знал, что усмехающаяся собака — или кусачая, или чертовски добродушная. А эта не была похожа на кусачую.
— Приглашаю вас на ленч, — сказал Бейтман. — Вы — первое человеческое существо, которое я встретил за последнюю неделю. Останетесь?
— С удовольствием.
— Вы — южанин, верно?
— Восточный Техас.
— А, востокчанин. Промашка вышла. — Бейтман хихикнул над собственной остротой и снова повернулся к своей картине — посредственной акварели с изображением леса на противоположной стороне шоссе.
— На вашем месте я не стал бы садиться на этот стул, — сказал Стю.