Противостояние.Том I

— Ах ты черт! Вообще никогда, верно? — Он сменил курс и направился к краю маленькой полянки. Стю приметил оранжево-белую дверцу морозильника, стоявшего в тени и накрытого сверху чем-то похожим на сложенную белую скатерть для пикника. Когда Бейтман снял ее, Стю разглядел, что это и на самом деле была скатерть.

— Когда-то принадлежала общине баптистской церкви в Вудсвилле, — сообщил Бейтман. — Я позаимствовал ее. Не думаю, что баптисты станут скучать по ней. Они все возвратились домой, к Иисусу. По крайней мере все баптисты Вудсвилла. Теперь они могут причащаться лично. Хотя я допускаю, что рай покажется баптистам весьма унылым местечком, если только тамошняя администрация не снабдит их телевидением — или, может, там, наверху, это называется раевидением, — чтобы они могли смотреть Джерри Фолуэлла и Джека ван Импа. Нам же здесь вместо этого осталось лишь старое языческое поклонение природе. Коджак, не наступай на скатерть. Контроль, никогда не забывай об этом, Коджак. Что бы ты ни делал, следи за собой. Не перейти ли нам через дорогу, чтобы умыться, мистер Редман?

— Зовите меня Стю.

— Ладно, так и буду.

Они спустились с насыпи шоссе и умылись холодной чистой водой. Стю почувствовал себя счастливым. Встретить именно этого человека именно в это время казалось чем-то совершенно закономерным и правильным. Коджак лакал воду ниже по ручью, а потом с радостным лаем кинулся в лес. Он вспугнул лесного фазана; Стю глянул, как тот сорвался с куста, и с некоторым удивлением подумал, что, может быть, все будет в порядке, все как-нибудь да образуется.

Ему не очень понравилась икра — по вкусу она напоминала холодное рыбное желе, но у Бейтмана еще имелись две банки сардин, пепперони, салями, немного мягковатых яблок и большая коробка киблерских фиг. Фиги — чудесное средство для кишечника, сказал Бейтман. Кишечник совершенно не беспокоил Стю с тех пор, как он выбрался из Стовингтона и пошел пешком, но тем не менее ему очень понравились фиги, и он съел не меньше полдюжины. Что не помешало ему отведать как следует и всего остального.

За едой Бейтман рассказал Стю, что он работал профессором социологии в Общественном колледже Вудсвилла. Вудсвилл, по его словам, был маленьким городком (знаменитым своим общественным колледжем и четырьмя бензоколонками, как он сообщил Стю), находящимся милях в шести вниз по шоссе. Его жена умерла десять лет назад. Детей у них не было. Большинство коллег его недолюбливали, и он платил им полной взаимностью. «Они считали меня психом, — заметил он, — и высокая вероятность того, что они были правы, тем не менее не могла улучшить наши отношения». Эпидемию супергриппа он, по собственному признанию, воспринял довольно спокойно, потому что на-конец-то получил возможность уйти на пенсию и целиком отдаться рисованию, о чем всегда мечтал.

Разрезая десерт — сырный пирог — и вручая Стю его половину на бумажной тарелке, он сказал:

— Я отвратительный художник, просто кошмарный. Но я просто говорю себе, что в этот июль никто на свете не рисует пейзажи лучше, чем Глендон Пекуод Бейтман, ВА,[5]

МА,[6] MFA.[7] Дешевый способ самоутверждения, но зато мой собственный.

— Коджак и раньше был вашей собакой?

— Нет… Это было бы уж совсем поразительным совпадением, верно? Я полагаю, Коджак принадлежал кому-то из горожан. Я видел его несколько раз раньше, но, поскольку не знал, как его зовут, взял на себя смелость перекрестить его. Кажется, он не возражает. Простите, Стю, я на минутку отлучусь.

Он рысью устремился через дорогу, и Стю услыхал, как он зашлепал по воде. Вскоре он вернулся с закатанными до колен штанами. В каждой руке он нес упаковку из шести банок пива «Наррагансетт».

— Это следовало подать к еде. Моя оплошность.

— Оно ничуть не хуже и после еды, — сказал Стю, вытаскивая банку из упаковки. — Спасибо.

Они потянули за жестяные колечки, и Бейтман поднял свою банку.

— За нас, Стю. Чтобы у нас были счастливые денечки, хорошее настроение и поменьше болели поясницы.

— Аминь.

Они чокнулись банками и выпили. Стю подумал, что никогда еще глоток пива не казался ему таким вкусным и, наверное, уже никогда больше не покажется.

— Вы — человек немногословный, — сказал Бейтман. — Надеюсь, вам не кажется, что я пляшу, так сказать, на могиле всего мира.

— Нет, — ответил Стю.