Противостояние.Том I

На крыльце восседала старейшая во всей Америке женщина — чернокожая, с редкими белыми волосами, худенькая, в домашнем платье и в очках. Она выглядела такой тоненькой, что, казалось, полуденный ветерок мог запросто подхватить и унести ее прочь — поднять высоко в голубое небо и протащить, быть может, аж до самого Джулесберга, штат Колорадо. А инструмент, на котором она играла (наверное, его вес и не давал ей оторваться от земли), назывался «гитара», и во сне Ник подумал: «Так вот как звучит гитара. Замечательно». Он чувствовал, что может простоять на этом месте весь день, глядя на негритянку, сидящую на своем крыльце, то есть досках на сваях, посреди всей этой кукурузы Небраски, простоять здесь, на западе от Омахи и чуть севернее Осеолы, в округе Полк, слушая ее пение. Ее лицо было испещрено миллионом морщинок, как карта штата с неровным ландшафтом — реки и овраги тянулись вдоль ее коричневых щек, горные хребты громоздились под выступом подбородка, выпуклый костяной бугор возвышался у основания лба, темнели пещеры глазниц.

Она снова запела, аккомпанируя себе на старой гитаре.

Иисус, не пора ли тебе прийти,О Иисус, не пора ли тебе прийти,

Иисус, не пора ли прийти тебе?Ибо нужен ты нам… время нужды,О, время теперь… время нужды,Теперь вре…

«Слушай, парень, кто пригвоздил тебя к этому месту?»

Она положила гитару на колени, как младенца, и поманила его к себе. Ник подошел. Он сказал, что просто хотел послушать, как она поет, что ее пение очень красиво. «Ну пение — это Божья блажь, теперь я пою целыми днями… Что у тебя вышло с тем черным человеком?»

«Он пугает меня. Я боюсь…»

«Парень, тебе стоит бояться. Даже дерева в темноте, если видишь его верно, стоит бояться. Все мы смертны, хвала Господу».

«Но как мне сказать ему „нет“? Как мне…»

«Как ты дышишь? Как тебе снятся сны? Никто не знает. Но ты приходи повидать меня. Когда хочешь. Матушка Абагейл — так меня называют. Наверное, я самая старая женщина в этих краях, но я все еще сама пеку себе пирог. Приходи повидать меня в любое время, парень, и приводи своих друзей».

«Но как мне справиться с этим?»

«Благослови тебя Господь, сынок, никому это не удается. Ты просто надейся на лучшее и приходи повидать Матушку Абагейл, когда тебе взбредет в голову. Наверное, я буду здесь; я уже мало куда хожу теперь. Так что приходи. Я буду… здесь… прямо тут вот…»

Мало-помалу он просыпался, и Небраска исчезала, а с ней и запах кукурузы, и темное морщинистое лицо Матушки Абагейл. Надвигался реальный мир и не столько подменял собой мир сна, сколько заслонял его, пока тот окончательно не скрылся из виду.

Он был в Шойо, штат Арканзас, его звали Ник Андрос, он никогда не говорил и не слышал звука гитары, но… он был все еще жив.

Он уселся на койке, спустил ноги на пол и взглянул на царапину. Опухоль немного спала. Боль слегка поутихла. «Я выздоравливаю, — с громадным облегчением подумал он. — Надеюсь, со мной все будет нормально».

Он слез с койки и, как был, в шортах, доковылял до окна. Нога онемела, но было ясно, что со временем после некоторой физической тренировки это пройдет. Он посмотрел из окна на молчаливый город — уже больше не Шойо, а труп Шойо — и понял, что сегодня должен уйти. Много он не пройдет, но хотя бы начнет свой путь.

Куда идти? Ну, он полагал, что знает. Сны, конечно, всего лишь сны, но для начала, подумал он, можно отправиться и на северо-запад. К Небраске.

Ник выехал из города около четверти второго пополудни 3 июля. Он собрал рюкзак, положил туда на всякий случай еще таблеток пенициллина — вдруг они ему понадобятся — и консервов. В основном он взял кэмпбеллский томатный суп и равиоли «Шеф Бойярди» — то, что больше всего любил. Еще он положил в рюкзак несколько коробок патронов к револьверу и флягу.