Провансальский триптих

Скажем прямо: этой трилогии не должно было быть. Не должно, ибо она не ко времени, на обочине времени, вне времени. Не отвечает привычным ожиданиям. Книги Водницкого — поистине unzeitgemasse Betrachtungen, «несвоевременные размышления» в глубоком, ницшеанском значении этого понятия. Нет в «Триптихе» ничего или почти ничего, что рифмовалось бы с духом современности. Можно подумать, Адам Водницкий не совсем понимает, на каком свете живет. Или наоборот, прекрасно понимает — не заблуждаясь относительно ценности того, что с таким грохотом заполняет пространство сегодняшней действительности, он поворачивается к ней спиной и создает собственные миры, несхожие с тем, что у нас за окном или на экране телевизора.

Необычен и авторский голос, звучащий со страниц трилогии. Адам Водницкий — внимательный наблюдатель, который не только многое замечает и много знает, но еще и увлекательно обо всем рассказывает. Конечно, в силу национальной принадлежности, биографии, профессии, увлечений, он неотделим от своих историй, но никогда не заслоняет собой того, о чем говорит. Своей подписью он удостоверяет правдивость текста, а хозяйничать в нем себе не позволяет. Рассказ свой ведет спокойно, неторопливо, негромко. Каденция фраз размеренная (отзвуки школьной латыни?), отмеченная какой-то старинной изысканностью. За безумствами истории автор наблюдает отстраненно (возможно, учитывая уроки кавафисовской сдержанности). С читателем не фамильярничает, не пустословит; предметен и точен — как в описаниях растений, насекомых и птиц, так и в переводах стихов.

2.

От провансальского китча, которым забиты полки книжных магазинов, от всей этой скучной и предсказуемой макулатуры цвета лаванды трилогию Водницкого отличает своеобразный способ постижения автором мира, о котором ведется рассказ. Что же это за способ? Скажем коротко: о чем бы Адам Водницкий ни писал — о земле, воде, растениях, небе, животных, людях, камнях, — его перо превращает описываемый «объект» в многослойный символ. Действительность, открывающаяся глазу эссеиста, показана будто в геологическом разрезе. Далекое от краеведческих стандартов повествование в конце концов становится герменевтикой символов природы и культуры. Да, именно герменевтикой, ибо Водницкий — и это очевидно — преобразовывает места, людей и события в многозначные символы, в семиофоры, обладающие особой силой воздействия. Отвечает символом на символ, да еще и вовлекает нас, читателей, в свои рефлексии.

Примеров не счесть. Многозначными символами оборачиваются дом Петрарки в Воклюзе, арлезианская коррида, монастырь Монмажур, фигурка Черной Мадонны, личность фотографа с побережья Роны, камень из Вальсента, болота Камарга… Автор демонстрирует неочевидность этих разнородных предметов и явлений, их многослойность, двойное дно, семантическую неопределенность и ставит перед собой трудную задачу: обнажить их анатомическое строение, распутать клубки множественных смыслов, показать не только их место в истории, но, прежде всего, то, как они резонируют с нашим сегодняшним опытом.

Взять хотя бы проникновенный рассказ о тулузской гостинице Le Grand Balcon

, герои которого — пионеры французской авиации, в том числе Антуан де Сент-Экзюпери (сильно ли я ошибаюсь, подозревая, что восхищение автора «Триптиха» самолетами — отголосок неостывшей юношеской страсти?). Подробно описываемый Водницким старый отель с его потертыми коврами, креслами с выцветшей обивкой и архаичным лифтом стал своеобразным домом памяти. Печальной памяти. Для эссеиста и эта гостиница — насыщенный ассоциациями символ, след минувшей жизни. В номерах Le Grand Balcon жили лучшие летчики знаменитой «Аэропостали»; все трагически погибли. Но отель помнит, какую они вели в его стенах бурную жизнь с вином, тайком приводимыми в номер барышнями, буйством молодости, не знающей страха. Сегодня они остались только на фотографиях, в рассказах, в книге регистрации постояльцев да в затхлом воздухе старой гостиницы. И в авторском воображении, пробивающемся сквозь пласты прошлого: «Их мир ушел, канул туда, куда канули все умершие миры. Но остался след, остались знаки — невидимые узелки на веревке, за которую мы то и дело хватаемся, ощупью передвигаясь по жизни». Это и есть стрелки указателей, следуя которым можно заглянуть в колодец времени. С одной лишь оговоркой: эти знаки, эти следы внятны не всем, а лишь тем, кто умеет их замечать, чья чуткая память стремится любой ценой вызволить умерших из небытия. Вот они-то смогут прикоснуться к минувшему, а избранные — даже заслужить редкую улыбку фортуны: поселиться в номере 32, где когда-то жил автор «Ночного полета».