Прозаические лэ

– Зачем я тебе сдался, добрая стряпуха? Тесто месить или туши рубить? Ты и сама, как мне думается, на такое горазда: руки у тебя крепкие, я еще на кухне пригляделся, и меч на поясе добрый, быка с одного удара перерубит. Да и поварят у тебя целая стая.

– О чем он говорит? – спросил полувеликан (он единственный был выше ростом Хрольва). – При чем здесь стряпуха?

– Это он про меня, – сказала Настасья Ивановна. – Глуп настолько, что за стряпуху меня принял!

– А кто же ты такая, если не стряпуха? – спросил Хрольв.

Тут все дружинники обступили Хрольва и начали кричать на него:

– Не видишь разве? Разуй глаза-то! Сущеглупый ты человек, ведь это – сам король Настасья Ивановна!

– Ой! – сказал Хрольв и пал перед Настасьей Ивановной на колени. – Прости меня, Настасья Ивановна!

– За что же тебя прощать? – спросила она.

– За то, что королевский сын, за то, что мужчина, за то, что пришел в Ладогу и говорил с тобой, за то, что не хочу я на тебе жениться, хоть ты меня режь!

– А в дружину ко мне пойдешь?

– И в дружину не хочу!

– Чего же ты хочешь?

– Эту пряжку, – Хрольв показал на прилавок, где так и лежала простая медная пряжка.

Настасья Ивановна сказала:

– Встань и не позорь меня. Я подарю тебе пряжку. Останься в Ладоге хотя бы на пару дней, чтобы никто не говорил, что король Гардарики не приветил норвежского принца.

* * *

Вот так и случилось, что Настасья Ивановна вышла за Хрольва Пешехода. Она родила ему пятерых сыновей и трех дочерей. Сыновей назвали Юхан, Всеволод, Одд, Бьямар и Фафнир. Дочерей назвали Рикилат, Глаумвер и Алогия, но Алогию все звали Ольгой.

Между рождениями детей Настасья Ивановна продолжала ходить в походы, потому что оставалась королем, и власти ее никто не оспаривал. А слухи о ней были таковы, что превосходит король Гардарики любого другого владыку, потому что владеет в совершенстве как мужским ремеслом, так и женским, и умеет не только отнимать жизнь у людей, но и создавать ее. Она владела также ткаческим искусством, умела считать, складывать письмена и песни. Не умела она только готовить еду и всегда смеялась, когда Хрольв называл ее «доброй стряпухой».

Когда народился Юхан, Настасья Ивановна сказала своему мужу:

– Вот о чем я подумала. Нет никакой справедливости в том, чтобы владеть проклятым мечом, наследием Всеволода.

– Всегда ты рассуждала верно, жена, но сегодня превзошла саму себя. Правда – несправедливый этот меч, потому он и называется проклятым.

– Ведь если этот меч у меня в руке, то никому спасенья не будет.

– Точно.

– Какая же честь в битве, если исход известен заранее?

– Нет, жена, – сказал Хрольв, подумав немного, – так говорить нельзя. Ведь и жизнь человека заканчивается смертью и этот исход заранее известен, а все-таки и честь, и смысл в жизни остаются.

– Жизнь состоит из множества битв, – сказала Настасья Ивановна. – Жизнь мы проигрываем, но битву можно выиграть, а можно проиграть.

– По мне так, куда большая несправедливость заключается в том, жена, – сказал Хрольв, – что из-за твоего меча ты не можешь принимать участия в состязаниях. Мы с тобой, положим, ни разу мечей не скрестили.

– Как же нам это сделать, если ты орудуешь только дубиной, а мой меч сразу убьет тебя? – засмеялась Настасья Ивановна.

– Вот и я о том, жена, – сказал Хрольв.

И вскоре после этого разговора Настасья Ивановна взяла проклятый меч и пошла к той скале, где жили карлики.

Долго она звала их, но никто не откликнулся. Тогда она поняла, что карлики мертвы. Она положила меч в траву у подножия скалы и наказала:

– Трава и мох, растите выше, заберите проклятый меч к себе! Не хочу больше им владеть, не желаю быть непобедимой, а хочу быть обычным земным королем!

Она плюнула на это место и убежала.

* * *

Годы сменяли друг друга. Хрольв сделался ниже ростом и легче на ногу; с возрастом он как будто усох и взял в руки меч. Для начала против Хрольва выставили полувеликана, и с той поры они состязались при каждом удобном случае. А потом Хрольв научился биться и с людьми, которые были ниже его ростом, и часто одерживал верх. Но случалось ему и потерпеть поражение. В состязаниях же с Настасьей Ивановной ни один не давал другому спуску из страха опозорить супруга. И если побеждала Настасья Ивановна, то только в честном бою; случалось, Хрольв и побивал ее, и тогда она страшно злилась и раскидывала сапогами мох и песок. А Хрольв посмеивался и пил брагу.

* * *

Юхану шел пятнадцатый год, когда он встретил в лесу скособоченного человечка. Был этот человечек уродлив: на шее сизый шрам, один глаз раскрыт, другой заплыл, правая рука длинная, левая скрючена. Он хромал и подскакивал и при каждом шаге его лицо искажалось от боли.

Юхан пожалел его и угостил хлебом.

– Должно быть, вы голодны, дедушка, – сказал королевский сын.

– Еще как! – сказал старикашка. (А это был Ремунд).

Они устроились на пеньке, против скалы, где еще чернело пятно, оставшееся от некогда пылающей руны. Старикашка не сводил с этого пятна глаз: он уже понял, что оно здесь неспроста, и пытался разобрать руну, но у него не получалось.