Пшеничное зерно. Распятый дьявол

— Вы обронили ее на Ривер-роуд, около чайной, там, где останавливаются матату на Ньери и Мурангу. Я поднял ее и пошел за вами. Вам сегодня очень везло — чудом не угодили под колеса; улицы переходили, словно слепая, так лавировали между машинами, словно накурились зелья. Я догнал вас уже на тротуаре и теперь вот жду, когда вы придете в себя — вернетесь из дальних земель, куда вас занесла душевная тоска.

— Откуда вы это знаете? — спросила Вариинга.

— По вашему лицу, глазам, губам, — ответил молодой человек.

— Спасибо за сумочку, — сказала Вариинга. — Я и не заметила, как ее обронила. А в кармане у меня ни цента.

— Проверьте, все ли цело, пересчитайте деньги.

— Денег-то было всего ничего, — сказала она невесело.

— Все равно проверьте. Знаете поговорку — только воришка, стянувший жалкий грош, попадает на виселицу!

Вариинга открыла сумочку, без особого интереса заглянула внутрь и сказала:

— Все на месте.

Ей не давал покоя один вопрос: чей это голос остановил ее? Неужели этого мужчины? Как он смог прочесть ее мысли? Откуда ему знать, что она уже не впервые собиралась расстаться с жизнью?

— Вы окликали меня до обморока?

Мужчина покачал головой.

— Я подошел, когда вы уже падали. Вы больны?

— Нет, — быстро отозвалась Вариинга. — Просто устала от Найроби — душой и телом.

— Что верно, то верно, — кивнул молодой человек, — Найроби огромен, бездушен, порочен. — Он приблизился к Вариинге и, тоже прислонившись к стене, продолжал; — Но не один лишь Найроби переполнен нечистью. В любом городе, едва ли не в каждой стране, недавно выскользнувшей из петли колониализма, творится то же самое. Эти страны не могут справиться с нищетой по той простой причине, что слепо верят всему, что внушают им американские советники. Те твердят, что главнейшее правило жизни — "своя рубашка ближе к телу". У людей вытравляют из памяти старинные песни, прославляющие идею общественного блага. Их обучают новым песням — гимнам стяжательству. Найроби преподаст вам лишь один урок:

Кто мошенник, тот и прав,Дои доверчивых глупцов.А за добро злом воздавай,Плати презреньем за любовь.Вот что распевают горожане, подо что танцуют.Дрозд и тот долбит для себя,И комар вас кусает впрок.

Путнику дела нет до других.Всяк о себе лишь печется.

Только задумайтесь: куда такие песни нас заведут? Какой вред наносят они душам! Люди до того черствеют, что с хохотом наблюдают, как их дети дерутся с собаками и кошками за объедки в мусорных ящиках.

И мудрых еще можно просветить,Создатель нас учил: любовь в словах.Пожнем мы завтра, что сегодня сеем.Так спросим же себя:Кому стенания нажили капитал?

Смешаем семена различных злаков!Ускорим шаг в такт ритмам разных песен!

Молодой человек внезапно умолк, но голос его продолжал звучать в ушах Вариинги.

Не все намеки, заключенные в его мудреной речи, она поняла, но некоторые его мысли поразительно напоминали ее собственные.

— В ваших словах есть скрытый смысл, — вздохнула она, — но то, что мне в них доступно, сущая правда. Беда перехлестнула через край, стала невыносимой. Любой из нас рад был бы избавиться от нее.

Заговорив, она почувствовала, как свободно льется ее речь, как тяжелое бремя, давящее на сердце, исчезает. Она говорила ровно, четко, не запинаясь. Но в каждом слове сквозила боль.

2

— Взять хоть меня, — Вариинга опустила голову, уставясь в землю, словно говорила сама с собой, — или любую другую девушку в Найроби. Назовем ее, к примеру, Махуа Каринди. Предположим, что родилась она в деревне. Образование у нее куцее. Но ей повезло, она сдала экзамены, перешла в среднюю школу, и школа эта хорошая, не из тех, где бедняки платят большие деньги за своих детей, а в классе зачастую нет даже учителя. Не успела доучиться до второго класса, как готово дело — она беременна! А кто виноват! Скорее всего ее одноклассник, у которого ни гроша за душой. Их дружба началась с того, что они обменивались романами Джеймса Хэдли Чейза, Чарльза Мангуа и Дэвида Мейллу, подпевали вместе пластинкам Джима Ривза, Д. К. или Лоренса Ндуру. Что же теперь делать, Каринди?

Впрочем, не исключено, что девушку соблазнил какой-нибудь деревенский сердцеед. Конечно же, безработный, нет даже крыши над головой. Их любовь вспыхнула на деревенских танцах под гитару, после которых он уводил ее в поля. Что же тебе делать теперь, глупышка Каринди? Ребенка же надо кормить и одевать!