Психические расстройства и головы, которые в них обитают

Я всё ещё не знаю, чего же я на самом деле хочу – жить или чтобы меня оставили в покое. Я не знаю, что будет дальше. Никто не знает… Я получаю много поддержки от друзей из Интернета и от мамы, но это мне в тягость – никто не знает, что я чувствую, и я – в том числе… Я будто должна соответствовать их словам и говорить, что справлюсь со всем. Но я такая слабая… Возможно, я завтра смогу улыбаться, но сегодня мне даже нравится моя депрессия и дружба с ней – меня это вдохновляет (поэтому я не знаю, за что бороться и стоит ли).

Я много и часто пыталась проанализировать своё состояние и пришла к выводу, что всё началось в 1-м классе: я не смогла адаптироваться, от меня требовали слишком многого. У меня не было своей цели, за меня всегда всё решали. Всё, чего мне хотелось в начальной школе – это танцевать, играть на фортепиано и похудеть (дядя, имевший тогда на меня сильное влияние, постоянно называл меня жирной, не давая неокрепшей самооценке расправить крылья). У нас дома никогда не было пианино – я рисовала клавиши на листках бумаги и раскладывала их на столе, перебирая по ним пальцами, чувствуя, как по всему телу растекается музыка. Моя учительница сказала, что без инструмента дома я не смогу выполнять домашние задания, и перестала со мной заниматься. С танцами я проявила свой характер и гордо ушла, потому что преподаватель плохо обо мне высказалась. Меня поставили с партнёром, который был грациозен как мешок с картошкой, я вокруг него и крутилась, и вертелась, а в итоге мне сказали, что я стояла на месте.

Сейчас мне 21, и я разрушаю свою жизнь, сохранив старые желания, но не имея возможности выкарабкаться из пропасти. После 5-го класса я прогуливала школу неделями и на меня орали всё сильнее. В 7-м появилась мысль «если бы я не смеялась, то давно бы выпрыгнула из окна». В 11-м я сбросила 20 кг за 4 месяца, и дядя назвал меня узником концлагеря. Он показывал старые фото, где я была жирной, приговаривая, что тогда я была нормальной. Но тогда он же сам называл меня жирной… Вот так мою главную цель и мечту растоптали. Зимой я начала заедать свои проблемы, забрасывая их в дыру в своей груди – моё счастье было разрушено парой дядиных слов. Теперь мне ничего не хотелось, всё стало безразлично…

Я поступила на психолога, чтобы меня не забрали в психушку, – шутка, которая стала правдой. Сейчас я там, где должна была оказаться много лет назад, но проблемы психики для взрослых – полнейшая чушь, ведь это же не царапина, которую нужно обработать йодом, а значит, всё в порядке – всё хорошо (жаль, что не у меня). Дядя до сих пор говорит, что депрессию надо ломать, что депрессия не болезнь, что я просто от безделья не знаю, чем заняться. Однобокий дурень, испортивший мне жизнь, теперь не вызывает во мне ничего, кроме жалости. Я оказалась слишком ранимой, но такая уж я.

Все кричат о том, что надо любить себя, но я не умею, не знаю, как это. Я себя не люблю, я себя не принимаю, и из-за этого всё кажется бессмысленным, бесполезным. Только я могу помочь себе, но у меня нет ни сил, ни желания делать это.

После того, как меня выписали, я навещала Надю в больнице, виделись мы и во время её домашнего отпуска. Надю отпустили лишь в апреле.

– Наверное, я успела привыкнуть к больнице настолько, что начала считать её домом. Я всё никак не могу осознать, что меня выпустили, – я была зажата между айсбергом и титаником, а потом внезапно полетела в никуда… Маленькая жизнь уместилась в эти 5 месяцев.

Я решила пустить все силы и внимание на учёбу – буду продолжать заниматься психологией. Меня ждут тяжёлые четыре года учебы, а потом я хочу совершить ещё один тяжёлый шаг – пойти в больницу, но уже не пациентом, а в роли клинического психолога.

* * *

Большинство пациенток в моей клинике были юны и красивы, одна не похожа на другую, и у каждой – своя безумная искринка во взгляде. Так и хочется посоветовать одиноким мальчишкам брать штурмом психушки и завоёвывать своих принцесс.

Каждая девушка обладала своей особенностью и собственной историей за плечами.

Обаятельная Алиса каждый раз после еды непроизвольно блюёт – у Алисы булимия. Она работает кондитером и обожает создавать красивую еду.

Свете – за 40, она учительница младших классов и кажется совершенно адекватным человеком до тех пор, пока не приблизишься к ней со шприцем. Она уверена, что её заказали, и каждый раз пытается отказаться от уколов, объясняя это тем, что в шприце яд.

Одна девочка из соседней палаты, чьё имя никто не знает, ни с кем не общается, но её соседка неоднократно жаловалась, что та постоянно ковыряется в носу, выкладывая козявки рядком на подушке.

Рассказывали про пятидесятилетнюю женщину, которая не могла удержаться и во время тихого часа шумно мастурбировала под одеялом.

За длинноволосой Аней из 7-й палаты нужен глаз да глаз: она крадёт у пациентов зубную пасту, выдавливает её в раковину и что-то мастерит из этой кашицы.

В курилке часто можно встретить молчаливую девушку с короткими чёрными волосами и в синей рубашке. У неё пугающие шрамы от ожогов по всему телу, и от неё пахнет костром.